|
Нити никто не замечал. А если кому и случалось пройти у неё за спиной, Адель спокойно и терпеливо обходила его, так аккуратно копируя его движения в обратной последовательности, что тот, взрослый или ребёнок, ничего не замечал. Дома же Марко с Мариной играли с нитью открыто: Марко притворялся, что спотыкается об неё или, наоборот, перепрыгивает, Марина – что развешивает на ней одежду. Весь тот год – очень счастливый год – им и в голову не пришло беспокоиться. И в следующем году всё тоже прошло гладко, за исключением единственного инцидента, когда детей повезли на ферму в Маккарезе, и Адель наотрез отказалась выходить из автобуса. Обычно девочка легко выходила на улицу, всякий раз находя способ управиться с нитью, но в тот день она заупрямилась, и одной из двух воспитательниц пришлось остаться с ней в автобусе. Заехав за дочерью в сад и узнав о происшествии, Марина сразу же поняла причину того, что воспитатели назвали «капризом», но слишком торопилась домой и решила, что объяснит им всё как-нибудь потом. В машине она на всякий случай спросила Адель, не связан ли отказ покидать автобус с нитью, и малышка кивнула: там, на ферме, было слишком много животных, а для животных нить могла представлять опасность. Аргумент выглядел здравым и вполне логичным, ведь речь шла о разумной предосторожности, и Марина была этим тронута. Вечером она пересказала историю Марко, и он тоже был тронут. Им и в голову не пришло беспокоиться.
Потом они переехали, а летом сменили и сад. Не то чтобы добираться стало удобнее – напротив, большая вилла, принадлежавшая когда-то Анне Маньяни, располагалась аж за Тор Маранча, на виа ди Тор Карбоне, между Аппиевой и Ардейской дорогами, практически в полях; зато она была намного лучше и красивее сада в городской квартире, а воздух намного чище – по крайней мере, по версии Марины; Марко же считал это скорее бессмысленным усложнением их жизни (той самой штуки, что должна непрерывно меняться, улучшаться и шириться): убийственно далеко, а вонь та же, только стоит намного дороже. Позиция Марины возобладала лишь потому, что она взялась отвозить и забирать ребёнка – ежедневно, – и это стало первой серьёзной трещиной в их отношениях, первой очевидной царапиной на ещё нетронутой глади их союза, поскольку, разумеется, делать это ежедневно Марина не смогла, а значит, Марко тоже иногда приходилось тратить три четверти часа на дорогу, чтобы отвезти дочку в сад или забрать из сада, в результате чего они обнаружили, что обвиняют друг друга: она – в том, что Марко помогает ей не в достаточном, а только в необходимом объёме, он – в том, что Марина не выполняет взятых на себя обязательств. К тому же в новом саду сразу возникли проблемы. Адель отказывалась туда ходить, а приезжая за ней, родители вечно находили девочку рыдающей в каком-нибудь углу. Марко посчитал это доказательством своей правоты: смена сада была ошибкой, малышка тосковала, безо всякой причины лишившись прежних воспитателей, прежних друзей и так далее; но Марина у него на глазах спросила Адель, не связаны ли случайно её несчастья с нитью, и дочь кивнула, хоть больше ничего и не сказала. Однако не успели они попросить директрису о встрече, как та сама их вызвала. Марко и Марина не дали ей даже раскрыть рот, а сразу рассказали про нить. Директрисе это не понравилось. Казалось, она возмущена тем, что от неё так долго утаивали нечто столь важное, а когда родители попытались её успокоить, объяснив, что проблема не слишком уж серьёзная, устроила им разнос, наглядно продемонстрировав, что в течение двух лет они сильно недооценивали ситуацию. Речь, заявила она, идёт об очевидном перцептивном расстройстве, скорее всего навязчиво-галлюцинаторного характера, и расстройство это следовало лечить, а не потакать ему. Будучи, по её словам, дипломированным профессионалом в области детской психологии, она знала, о чём говорила, и потому посоветовала простофилям-родителям специалиста, который мог бы немедленно их проконсультировать. |
