|
Последовала целая серия консультаций, исследований и диагностических тестов, по итогам которых было установлено, что конституция у Марко складывается по гипоэволютивному типу (спасибо большое, конечно, но это и так было очевидно) средней, не слишком серьёзной степени (и слава богу, но это тоже было очевидно) из-за недостаточной выработки гормона роста. Проблема, однако, заключалась в отсутствии на тот момент каких бы то ни было лекарств: существовали лишь экспериментальные разработки, но они, как правило, ограничивались случаями тяжёлой гипоэволюции, то есть карликовости. И только один-единственный специалист из всех, с кем консультировался Пробо, миланский педиатр-эндокринолог по фамилии Вавассори, заявил, что может помочь мальчику благодаря возглавляемой им уже несколько лет программе исследований, показывавшей – как он утверждал – весьма обнадёживающие результаты. Это и стало причиной ссоры. Когда Пробо сообщил, что собирается включить Марко в эту программу, Летиция ответила, что он сошёл с ума; Пробо возразил, что безумием было все эти годы пускать ситуацию на самотёк; Летиция стояла на своём, упоминая слова «гармония» и «колибри» – но спорили они до поры до времени, как обычно, вполголоса, так что слышала их только Ирена. В совершенно новую фазу ссора перешла лишь после того, как Летиция, чтобы подкрепить свой тезис о невмешательстве в природу, упомянула некую книгу – точнее, не просто книгу, а книгу, фетиш всех архитекторов её поколения или, по крайней мере, тех, с кем якшалась она сама, то есть самых умных и космополитичных, ведь читать её приходилось по-английски, поскольку книга эта ещё не была переведена на итальянский: On Growth and Form<sup></sup> Дарси Вентворта Томпсона. И в тот же миг стены большого дома на пьяцца Савонарола, обычно такого тихого, сотряс яростный вопль, отчётливо и несообразно громко долетевший до ушей двух смотревших телевизор братьев: «ЗАСУНЬ ЭТОГО СВОЕГО ТОМПСОНА СЕБЕ В ЗАДНИЦУ, ПОНЯЛААА?!!»
С этого момента ссора продолжилась в формате академического диспута, сопровождавшегося, впрочем, оглушительными криками и щедро сдобренного оскорблениями: братья ничего не понимали, а Ирена лишь ехидно ухмылялась и объяснять отказывалась. Первым делом Летиция обозвала Пробо последней скотиной, Пробо в ответ заявил, что эту хренову книгу она хоть и цитирует, но прочитать так и не удосужилась, равно как и никто из тех хре́новых профессоров, что поминают её через два раза на третий; тогда Летиция вынуждена была своими словами, чтобы понял даже такой придурок, пересказать главу под названием Magnitude<sup></sup>, в которой доказывалось, математически, на секундочку, что рост и форма в природе неразрывно связаны внутренним гармоническим законом; но Пробо назвал её халтурщицей, ведь она каждый раз цитировала именно эту, первую главу, поскольку больше ничего не читала; и так далее. В итоге ссора, длившаяся ещё довольно долго, бесконечно далеко ушла от породившей её искры и включила, со стороны Летиции, такие недоступные пониманию инженера-неудачника концепции, как юнгианская мандала и штайнеровская арт-терапия, а со стороны Пробо – несколько раз повторённое пожелание засунуть все эти мандалы и арт-терапию вместе с Юнгом и Штайнером в то же отверстие, куда незадолго до этого отправилась книга On Growth and Form. Дальше – больше: Летиция заявила, что ей надоело, она сыта по горло и больше не станет этого выносить. И чем же это она, мать её, сыта по горло? А тем, что ей из кожи вон лезть приходится, чтобы вынести рядом такого кретина. О, это она ещё не знает, как у него крыша едет от её бредней. Да пошёл ты в жопу. Сама пошла. Мальчишки уже места себе не находили от беспокойства: им казалось, что родители и впрямь разводятся. Однако Ирена, нисколько не встревоженная, лишь усмехнулась: «Да вы, блин, чего?» – и, постучав в дверь, выкрикнула: «Кончайте уже!» Братья сломя голову ринулись обратно в гостиную. |
