«В отличие от индуизма, ислама и христианства, где участь человека после смерти (реинкарнация, попадание в Рай или Ад) зависит от того, как человек жил, у ацтеков, если не считать царей, которые сами были богами, посмертная участь зависела от того, как и когда человек умер. Самая печальная судьба ждала того, кто умер от старости или болезни: его душа низвергалась на девятый, самый нижний уровень Ада, в тёмный и затхлый Миктлан, где и должна была оставаться до скончания веков. Тот, кто утонул или был поражён молнией, отправлялся в Тлалокан, царство бога дождя Тлалока, где жил в роскоши и изобилии. Женщины, умершие при родах, произведя на свет будущих воинов, на четыре года присоединялись к свите солнца, но после превращались в жутких ночных духов, обречённых вечно бродить по миру. Наконец, воины, погибшие в бою, и жертвы, убитые на алтаре, становились соратниками солнца в его ежедневной битве с тьмой, но через четыре года превращались в колибри или бабочек.

И сегодня, когда сама цивилизация ацтеков погрузилась в Миктлан, мы по-прежнему задаёмся вопросом, что это были за люди, которые величайшим счастьем почитали после героической смерти превратиться в колибри».

Прости, Марко. Натворила я дел.

Прости.

Луиза

未来人 (2010)

Мирайдзин, что по-японски значит «Человек будущего», появилась на свет 20 октября 2010 года. Или, для тех, кто обращает внимание на такие вещи – а её мать, Адель Каррера, обращала, – 20.10.2010. К тому времени, как Адель сообщила отцу, что беременна, имя и дата уже обсуждению не подлежали. «Это будет новый человек, папа, – выросшая в Риме, она всегда говорила «папа́». – Человек будущего. И родится этот человек в особый день». «Ясно, – ответил Марко Каррера, – а отец-то кто?» Этого Адель ему не сказала. И на все «как», «почему», «в каком смысле», «как ты собираешься»: ничего. Не сказала, и всё тут. Адель была девушкой честной, открытой – и это, учитывая всё, через что ей пришлось пройти, было просто чудом, – но в то же время ужасно упрямой и, если уж что решила, совершенно непреклонной. В данном конкретном случае решение было принято: нет отца – и точка. Марко Каррера понимал, что не стоит давить, скандалить, требовать: он не первый раз в жизни сталкивался с непредвиденным и давно понял, что непредвиденное приходится принимать. Как бы это ни было непросто. Растя дочь, он настаивал, чтобы она свободно высказывала свои мысли и училась их аргументировать, а потому представлял, что совсем скоро она упорхнёт, – даже, скорее, готовился к этому. И вдруг обнаружил, что улетать она не собирается, а хочет остаться с ним. Адель заявила это прямым текстом, с обескураживающей откровенностью: я не собираюсь уезжать от тебя, папа, ты был и по-прежнему остаёшься потрясающим отцом, а раз ты смог быть им для меня, сможешь и для Мирайдзин, Человека будущего. И на все «да как», «да при чём здесь», «да что ты несёшь», «да ведь это же другое»: ничего.

Надо сказать, что чувства, которые отец испытывал к дочери, были весьма сложными: он, разумеется, любил её больше всего на свете – и это чистая правда, поскольку с момента воссоединения Марко, пожертвовав практически всем, полностью посвятил себя ей; но при этом жалел, особенно когда вспоминал, до чего опустилась её мать, и вдобавок чувствовал себя виноватым за то, что не смог дать ей нормальной жизни, на которую имеет право каждый ребёнок; а ещё тревожился о ней и её душевной стабильности, хотя нить, которая снова возникла в Мюнхене во время annus horribilis, бесследно исчезла, стоило только Адели переехать во Флоренцию, и в течение следующих девяти лет девочка не проявила ни малейшего признака выпадения из реальности.