|
А показав, и перерыв для этого весь тот бардак, что она оставила, сам неплохо его рассмотрел, можно сказать, впервые, поскольку, повторюсь, меня каждый раз что-то удерживало от того, чтобы взять его в руки, и понял, насколько бесценно это сокровище: там, Джакомо, сотни прекрасных портретов архитекторов, дизайнеров и художников, все чёрно-белые, причём раздел, посвящённый женщинам-архитекторам, если не самый полный в Италии, то очень близко к тому; есть несколько прекрасных серий, которые я никогда раньше не видел, об этапах создания предметов из пластика (светильников, стульев, столов), от первых рисунков до заводской штамповки; задокументированы практически все выставки радикальных архитектурных групп шестидесятых-семидесятых, множество примеров визуальной поэзии, есть и весьма захватывающий раздел, посвящённый «ангелам грязи» 1966 года, о котором я даже не подозревал; и на одной из этих фотографий, единственной, только представь, Джакомо, в толпе приятелей-«ангелов» возникает папа в болотных сапогах и плаще, и фонарь у Национальной библиотеки освещает его улыбку и сигарету во рту. В потоке отпечатков и негативов, накопленных мамой за всю жизнь, это единственное проявление его существования. Просто чудо, что мы вообще появились на свет!
Этот президент фонда старательно демонстрировал, как впечатлён материалом, но, по-моему, больше притворялся: кажется мне, что Дами-Тамбурини просто велел ему забрать всё подчистую, и дело с концом, а как дошло до планирования операции по передаче, он предложил мне двадцать тысяч. Но я отказался, мол, ничего мне не надо, чем поразил его до глубины души. Как-так ничего? Ещё не хватало, говорю, это же дар фонду, вы оказываете мне услугу. Тогда он взглянул на меня, взглянул очень внимательно, словно оценивая. Не знаю, доводилось ли тебе сталкиваться с подобным оценивающим взглядом – со мной, во всяком случае, такого раньше не случалось, но уверен, там, в гостиной на пьяцца Савонарола, этот человек меня оценивал, то есть задавался вопросом, правдив ли я, жаден ли, стоит ли предлагать мне соучастие в его махинациях. Доказательств у меня, разумеется, никаких, но пока он разглядывал меня, я и в самом деле «понял», что этот человек – самый настоящий бандит, что он ворует деньги: такая вот у меня была странная, но совершенно чёткая уверенность. В конце концов он, вероятно, сообразил, что рисковать не стоит, и «принял» мой дар, но был явно разочарован – думаю, знай он с самого начала, что я собираюсь передать архив безвозмездно, не удосужился бы даже приехать. Итак, дорогой Джакомо, теперь следы маминого пребывания на этой земле не «исчезнут во времени, как слёзы под дождём»<sup></sup>. Теперь в фонде Дами-Тамбурини хранится дар Летиции Калабро, а дом на пьяцца Савонарола официально выставлен на продажу, пусть даже агент, которому я поручил это дело, мой бывший одноклассник Ампио Перуджини (помнишь его? Тот, что багровым родимым пятном на глазу, когда-то оно тебя здорово пугало) твердит, что сейчас, после обвала субстандартного ипотечного кредитования, финансового кризиса и прочая, и прочая, рынок недвижимости окончательно рухнул. Что я могу сказать? Будем надеяться на лучшее. Продавать за бесценок я точно не стану. Заплатят по справедливости – чудесно, нет – подожду ещё. Уж терпения мне не занимать, верно, братишка? Извини за глупый вопрос, но всё-таки жду ответа и обнимаю сквозь экран Марко
Крестный путь (2003-2005)
Первые симптомы рака проявились у Пробо Карреры вскоре после того, как он заявил о намерении перебраться в Лондон. На самом деле к тому времени он уже был болен, хотя ещё и не подозревал об этом – или, может, подозревал, не зная точно, то есть что-то чувствовал, и это хотя бы частично объясняло странность принятого решения, ведь речь шла о действии, для него поистине неожиданном: уехать из Флоренции, бросить дом на пьяцца Савонарола, лабораторию, макеты, модели поездов и переехать в какую-то мифическую квартирку, которую ещё нужно приобрести, причём непременно в квартале Мэрилебон, где он, похоже, оставил своё сердце ещё со времён поездки то ли по работе, то ли по учёбе, совершённой в пятидесятых вместе с его другом Альдино, двадцати чудесных дней в компании некой аристократической семьи, друзей Мансутти, владельцев огромного здания на Кавендиш-сквер. |
