Лоу мигнул. Бесконечные ряды датчиков остались на месте. Он обреченно вздохнул. Его работа, представлявшаяся большинству людей планеты если не подвигом, то величайшим приключением, воспринималась им как повседневная жизнь, которую необходимо прожить хорошо, конечно, в меру своих способностей и компетенции. И хотя он сам не осознавал этого, такой подход к делу был самым надежным и безопасным.

В иллюминаторах шаттла синела ясная, без единого облачка, лазурь флоридского неба. Воздух снаружи застыл, как густая смола, — ни малейшего дуновения ветерка. Кажется, сегодня поблизости не зарождались ни смерч, ни ураган — только они могли помешать долгожданному старту. Метеорологи гарантировали «добро», и это вполне устраивало Лоу. Он терпеть не мог затяжек и отсрочек. Они не вписывались в его стиль жизни.

Ему не раз задавали вопрос, привык ли он к своей профессии? Он не знал, можно ли ответить на него однозначно. Можно ли вообще привыкнуть к такому положению вещей: хрупкое человеческое существо, помещенное внутрь гигантской «бомбы», устремляется в безвоздушное пространство, пытаясь контролировать тысячи параметров, следить за тысячью приборов и сознавая, что следующая наносекунда может оказаться последней? Наверное, все-таки человек не в состоянии свыкнуться с этим полностью. Человеческая природа не позволяет. К тому же всех этих любопытствующих кретинов ни за что не заставишь понять, что воображаемая опасность куда страшней реальной.

Взять хотя бы классический случай. Горючее кончилось или двигатели отказали, и ты дрейфуешь в бездонной пустоте, беспомощный, обреченный вечно кружить в пространстве по неизведанным орбитам. И ждешь. Ждешь последнего глотка кислорода, ждешь смертельного оцепенения, уже охватившего кончики пальцев рук и ног, ждешь…

«А ну прекратить!» — приказал он себе. Каких-то семьдесят два часа — и все позади. Все закончится, и не о чем будет беспокоиться. Только не надо думать о плохом. Затерявшийся среди множества других приборов и датчиков судовой хронометр исправно отсчитает для него эти часы. Семьдесят два часа — и они снова вернутся на то же место, откуда стартовали. Синоптики обещали, что погода эти три дня будет хорошей, так что им не придется использовать для посадки запасной вариант с мысом Эдвардс. Короткий рейс. Почти что воскресная прогулка.

Потом их ждут неизбежные речи и поздравления, подробный рапорт о ходе экспедиции, банкет с шампанским. А после он сможет тихонько исчезнуть и вернуться туда, где людям плевать, кто ты такой. Туда, где океан безбрежен и дик, но полон жизни, а не смертельной пустоты. Туда, где он оставил свое сердце. Семьдесят два часа!

— Поехали! — пробормотал он себе под нос.

— Ты что-то сказал, Бос? — спросил Борден, не отрывая глаз от показаний приборов, следить за которыми было его основной обязанностью.

— Ага. Я тут подумал: что, если яйцеголовые ошиблись и наш астероид на самом деле сделан из зеленого сыра?

— Надеюсь, по вкусу он будет похож на сырный шарик, — подхватил второй пилот и переключил тумблер. — Отличная штука: внутри мягкий, а сверху поджаристая корочка.

Кен Борден относился к числу людей, готовых в любой момент напялить на голову абажур и сплясать джигу на столе, лишь бы оживить вечеринку и развеселить приятелей. А по окончании вечеринки с тем же азартом рассчитать пространственную взаимозависимость между головой, абажуром, поверхностью стола и бюстом ближайшей симпатичной девицы. Кен обладал одинаково блестящими способностями в сочинении рискованных эпиграмм и дифференциальном исчислении.

— А ведь где-то наверняка существует парень с ученой степенью, всю жизнь посвятивший исследованию вкусовых качеств сыра. — Лоу повернулся в кресле: — А вы что скажете по этому поводу, Людгер?

Ученый за его спиной пренебрежительно хмыкнул:

— По-моему, ваши рассуждения неуместны, коммандер.