И не успела она поставить на стол тарелку с едой для клиента, как один из приятелей толстого подскочил к ней и спросил:

— А не желает ли девушка к нам присесть?

Девушка не желала, о чем и сказала.

— Да ладно, мы нормальные пацаны!

— Я на работе, — ответила Анечка.

Пацан махнул рукой, как бы говоря, что это-то как раз не проблема.

— Так сейчас поговорим, чтоб тебя отпустили!

Анечка молча улизнула. Комбат понял, что теперь проблемы гарантированы. Девочка правильно сделала, что убежала. А уж он-то как-нибудь разберется с этими мутантами. И плевать, насколько они круты. Он и не таких обламывал. А на всякую «крутизну» оглядываться — получится, что об тебя каждая сволочь сможет запросто вытирать ноги.

Пацаны подошли к стойке. Самый главный не лез. Ниже его достоинства было разбираться с кем бы то ни было из обслуги. Разговаривать с Комбатом начал тот же пацан, что при — ставал к Анечке.

— Ну как, нормально работается? — спросил пацан.

— Не жалуюсь, — пожал плечами Рублев. Он не пытался притворяться доброжелательным. Ясно, что любые его слова будут истолкованы как непозволительная дерзость. Спрашивается — надо ли кривляться и терять лицо?

— Еще бы ты жаловался. Вон какие тут девчонки работают. Слушай, а ты что, самый главный здесь?

— Я здесь работаю.

— Ну, будешь главным. Я разрешаю. Слушай, босс, отпусти девчонку с нами посидеть? Мы ее не обидим!

— Девочка с вами сидеть не хочет. И не может — она на работе, ей за это деньги платят.

— Да я тебе сейчас неустойку оформлю! — взвизгнул пацан, полез было в карман, но, видимо, содержимое его не было таким уж впечатляющим. Так что рука застыла.

— Мужик, — приблизился второй. — Не отсвечивай. Мы отдыхаем.

— Так отдыхайте, — пожал плечами Рублев.

Пацаны как-то слегка стушевались. Этот кельнер сильно отличался от тех, кто сидел в зале. Он не дергался, не волновался. Он был спокоен, как слон. И именно это спокойствие напрягало, вносило какое-то смятение в души раздухарившихся пацанов.

— Налей пива, — сказал первый.

Комбат молча взял бокал, стал цедить в него из крана янтарную жидкость.

— Мужик, ну что ты выделываешься? Ну пусти девчонку к нам! Блин, ты что, не в курсе?

— А в курсе чего я должен быть? — удивился Рублев.

— Да блин… Короче, мужик, смотри! Вот этот чувак — это серьезный чел! У него не хилые подвязки в Москве. Он из этой твоей мокрощелки артистку сделает. Натурально — будет на сцене прыгать, всякие муси-пуси петь. А ты мешаешь.

— Да чего ты с этим халдеем базаришь? — удивился толстый. — Я завтра с папкой поговорю — его отсюда уволят.

Комбат удивился. Это еще что за новости? Что за папа такой, что может взять и приказать Антону? Ладно, пусть папа. Плевать. Посмотрим, чьи подвязки круче!

Налив пиво, он поставил бокал на стойку перед пацаном. Тот посмотрел на него и как бы невзначай смахнул посудину на пол. Громко зазвенело разбившееся стекло.

Кто-то из посетителей все-таки не выдержал. Он быстро встал из-за столика, бросил на него смятую купюру и буквально выбежал вон под гогот четырех глоток.

— Вытереть за собой придется, — сказал Комбат.

— А рот не порвется? — взъерепенился пацан. Его немедленная и бурная реакция была вызвана не столько злостью и чувством вседозволенности, сколько радостью, что Комбат не попытался угодничать.