|
— Мне что-то померещилось. Наверно, ночью на душе всегда тревожно. Я действительно любил вашу мать, Браун. — А ее любовник... Что вы о нем скажете? — Она была с ним счастлива. Чего же все-таки хотите вы, Браун? — Я хочу управлять этой гостиницей, хочу, чтобы она была такой, как раньше, пока не пришел Папа-Док, чтобы Жозеф суетился в баре, девушки купались а бассейне, машины подъезжали к веранде; хочу слышать глупый и веселый гам, звяканье льда в бокалах, смех в кустах, ну и, разумеется, хруст долларовых бумажек. — Ну, а еще? — Еще? Наверно, чье-нибудь тело, для любви. Как моя мать. — А еще? — Бог его знает. Разве этого мало, чтобы скоротать свой век? Мне уже под шестьдесят. — Ваша мать была верующей. — Не очень. — У меня еще сохранилась вера, хотя бы в непреложность кое-каких экономических законов, а вот вы утратили всякую веру. — Утратил? Может, у меня ее никогда и не было. Да ведь всякая вера — ограниченность, не правда ли? Некоторое время мы сидели молча за опустевшими бокалами. Потом доктор Мажио сказал: — У меня вести от Филипо. Он в горах за Ле-Ке, но думает пробраться на север. С ним двенадцать человек, включая Жозефа. Надеюсь, что хоть остальные не калеки. Двух хромых на отряд вполне достаточно. Он хочет соединиться с партизанами у доминиканской границы, говорят, их там человек тридцать. — Ну и армия! Сорок два человека. — У Кастро было двенадцать. — Но вы же не станете утверждать, что Филипо — второй Кастро. — Он думает создать учебную базу возле границы. Папа-Док согнал крестьян с земли на десять километров в глубь страны, так что если там и нет надежды получить пополнение, зато тайну соблюсти можно... Ему нужен Джонс. — Зачем ему Джонс? — Он очень верит в Джонса. — Лучше бы он достал пулемет. — Вначале военная подготовка важнее, чем оружие. Оружие всегда можно взять у мертвых, но сперва надо научиться убивать. — Откуда вы это знаете, доктор? — Иногда они вынуждены довериться одному из нас. — Одному из вас? — Коммунисту. — Просто чудо, что вы еще живы. — Если в стране не будет коммунистов — а большинство из нас числится в черных списках ЦРУ, — Папа-Док перестанет быть оплотом свободного мира. А может, есть и другие причины. Я хороший врач. В один прекрасный день... и он может заболеть... — Эх, если бы ваш стетоскоп мог убивать. — Да, я думал об этом. Но, видно, он меня переживет. — Во французской медицине модны всевозможные свечи и piqures [инъекции (фр.)]. — Сперва их испробовали бы на ком-нибудь другом. И вы в самом деле думаете, что Джонс... Да он годится только на то, чтобы смешить женщин. — У него есть опыт войны в Бирме. Японцы воевали лучше тонтон-макутов. — О да, он хвастает своими подвигами. Я слышал, в посольстве ему просто смотрят в рот. Что ж, он их развлекает в обмен на гостеприимство. — Вряд ли он хочет просидеть всю жизнь в посольстве. — Но и умереть на его пороге ему тоже не хочется. — Всегда можно бежать. — На риск он не пойдет. — Рисковал же он — и немалым, — когда пытался надуть Папу-Дока. |
