— Да, думал, и не раз. Вот почему я и пытался продать в Нью-Йорке гостиницу. Я хотел иметь деньги, чтобы поехать за тобой, куда бы вас ни послали. Но теперь никто уж ее не купит.
— Милый, — сказала она, — мы-то как-нибудь выкрутимся... А вот Джонс... для него это вопрос жизни и смерти.
— Будь мы помоложе, и для нас это был бы вопрос жизни и смерти. Но теперь... «люди время от времени умирали, и черви ели их, но все это делалось не от любви» [У.Шекспир, «Как вам это понравится»].
Джонс крикнул снизу:
— Игра окончена!
Голос его ворвался в комнату, как непрошеный гость.
— Надо идти к ним, — сказала Марта. — Не говори ничего, пока мы толком не узнаем.
Пинеда сидел со своей противной собакой на коленях и гладил ее; она равнодушно принимала его ласку, словно он ей уже опостылел, и с идиотской преданностью смотрела на Джонса, который сидел за столом и подсчитывал очки.
— Я выиграл уже тысячу двести, — сказал он. — Утром пошлю к Хамиту купить печенье для Анхела.
— Вы его балуете, — сказала Марта. — Купите что-нибудь себе. На память о нас.
— Как будто я могу вас забыть, — сказал Джонс и посмотрел на нее так же, как на него смотрела собака с колен Пинеды — печальным, подернутым слезой и в то же время чуть-чуть неискренним взглядом.
— Ваша служба информации подкачала, — сказал я. — Хамит исчез.
— Я ничего об этом не знал, — сказал Пинеда. — Почему?
— Пьер Малыш считает, что у него слишком много друзей среди иностранцев.
— Ты должен что-то сделать, Луис, — сказала Марта. — Хамит оказывал нам столько услуг.
Я вспомнил одну из них — маленькую комнату с медной кроватью, лиловым покрывалом и жесткими восточными стульями, выстроенными у стены. В те дни нам жилось беззаботнее, чем когда бы то ни было.
— Что я могу сделать? — сказал Пинеда. — Министр внутренних дел примет у меня парочку сигар и вежливо сообщит, что Хамит — гаитянский гражданин.
— Будь у меня моя рота, — заявил Джонс, — я прочесал бы весь полицейский участок, пока не нашел бы Хамита.
Я и мечтать не мог, что он так легко попадется; Мажио сказал: «Хвастуна легко поймать на слове». Джонс при этом взглянул на Марту с выражением юнца, который напрашивается на похвалу, и я сразу представил себе семейные вечера, когда он развлекал их рассказами о Бирме. Юнцом его уже, правда, нельзя назвать, но все-таки он моложе меня лет на десять.
— Там много полицейских, — сказал я.
— Дайте мне пятьдесят обученных мною солдат, и я захвачу всю страну. Японцев было куда больше нас, и они умели воевать.
Марта направилась к двери, но я ее остановил:
— Пожалуйста, не уходите.
Она была мне нужна как свидетельница. Она вернулась, и Джонс, ничего не подозревая, продолжал:
— Конечно, сперва они заставили нас драпануть в Малайе. Мы тогда и понятия не имели о партизанской войне, но потом освоили эту науку.
— Уингейт... — подзадорил я его, боясь, как бы поток хвастовства не иссяк раньше времени.
— Он был из лучших, но я мог бы назвать и другие имена. Да я и сам выкидывал фортели, за которые краснеть не приходится.
— Вы ведь чуете воду издалека, — напомнил я.
— Ну, этому мне учиться не пришлось, — сказал он. |