|
— Ну да, для посетителей, которые приезжают осматривать Дювальевиль, — разъяснил министр. Он подвел нас поближе к одному из четырех домов, который ничем не отличался от прочих коробок, если не считать бесполезных крыльев — я представил себе, как они отвалятся в сезон проливных дождей. — Один из этих домов — их проектировал наш лучший архитектор — вполне подойдет для вашего центра. И вам не придется начинать на голом месте. — Мне казалось, что помещение должно быть побольше. — А вы можете взять все четыре дома. — Куда же тогда денутся ваши туристы? — спросил я. — Мы построим другие дома вон там, — ответил он, махнув рукой в сторону иссохшей, невзрачной равнины. — Глуховатое место, — мягко заметил мистер Смит. — Мы поселим здесь пять тысяч человек. Для начала. — Где они будут работать? — Мы перебазируем сюда промышленность. Наше правительство стоит за децентрализацию промышленности. — А где же будет собор? — Вон там, за бульдозером. Из-за угла большой арены выползло, раскачиваясь, еще одно человеческое существо. Мировой судья, как видно, был не единственным обитателем нового города. Город имел уже и своего нищего. Он, верно, спал на солнышке, пока его не разбудили наши голоса. А может, ему померещилось, что мечта архитектора сбылась и в Дювальевиль нагрянули туристы. У него были очень длинные руки, но зато не было ног, и он приближался к нам рывками, как игрушечная лошадь-качалка. Увидев нашего водителя, его темные очки, револьвер, он замер на месте, потом что-то монотонно забормотал, вытащил из-под дырявой, как сито, рубахи маленькую деревянную статуэтку и протянул нам. — Значит, здесь уже есть и нищие, — сказал я. — Это не нищий, — объяснил министр, — это скульптор. Он что-то сказал тонтон-макуту, тот пошел и принес статуэтку; это была фигурка полуголой девушки, ничем не отличавшаяся от десятков таких же фигурок в сирийских лавках, где они дожидались легковерных туристов, которые больше не приезжали. — Позвольте преподнести вам подарок, — сказал министр, вручая статуэтку мистеру Смиту; тот смутился. — Образец гаитянского искусства. — Я должен с ним расплатиться, — сказал мистер Смит. — В этом нет никакой необходимости. О нем заботится правительство. Министр повернул назад к машине, поддерживая мистера Смита под локоть, чтобы тот не оступился на разрытой площадке. Нищий раскачивался взад и вперед, издавая звуки, полные горечи и отчаяния. Слов нельзя было разобрать; кажется, у него была повреждена верхняя челюсть. — Что он говорит? — спросил мистер Смит. Министр сделал вид, что не слышит. — Со временем, — сказал он, — мы здесь воздвигнем настоящий дворец искусств, где художники смогут жить, созерцая природу и черпая в ней вдохновение. Гаитянское искусство славится во всем мире. Многие американцы коллекционируют наши картины, кое-какие из них даже выставлены в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Мистер Смит сказал: — Что бы вы ни говорили, я заплачу этому человеку. Он стряхнул с себя руку министра социального благоденствия, побежал обратно к калеке, вытащил пачку долларовых бумажек и протянул ему. Калека смотрел на него со страхом и недоверием. Наш шофер двинулся было, чтобы вмешаться, но я преградил ему дорогу. Мистер Смит нагнулся к калеке и всунул деньги ему в руку. |
