Ставить заслоны на пути сигналов можно было научиться достаточно легко и быстро, у многих это получалось практически бессознательно, однако возведенные стены не только защищали своего хозяина от вмешательства извне, но становились для него самой настоящей тюрьмой. Страх перед тем, что кто то проникнет в твои мысли и ощущения, привел к ужасающему обратному эффекту: человек, завернувшийся в ментальный кокон, оставался с этим и всеми остальными страхами наедине. Без помощи и спасения.

Эпидемия помешательств едва не привела к полному поражению Империи в одной из череды войн, но уже на самой грани краха всего и вся нашлись светлые умы, придумавшие систему, обратную той, что связывала теперь мыслящих существ в единое целое: полное рассеивание.

По принципу не более, чем простая инверсия, технически чуть более сложная для воплощения, чем инфополе, зона рассеивания долгие годы была для обладателей второго контура привычной частью повседневной жизни. С дальнейшим развитием технологий и естественным совершенствованием организма стало возможным обходиться без таких вспомогательных средств, но те, кто чтил традиции или считал нужным декларировать это, снова и снова переступали порог Залов отдохновения.

Айден Кер Кален не принадлежал ни к первым, ни ко вторым, хотя желал бы этого всей душой. Увы, лично для него зона рассеивания оказалась совершенно бесполезной, а первые посещения стали настоящей мукой. Он не хотел закрываться от мира. Наоборот. Но взрослые, не получающие от ребенка стандартных реакций, рьяно взялись за его лечение.

"Ты можешь думать обо всем на свете"– разрешали ему, оставляя одного в сером лабиринте паутинных занавесей.

"Ты должен думать изо всех сил"– приказывали ему.

Он был послушным. Он думал напряженно и отчаянно. Но Зал отдохновения мог рассеивать только смыслы.

В этом, собственно, и заключалась терапия: в возможности дать волю всему, что кроется внутри себя, не заботясь о последствиях, ведь до наблюдателей, случайных или намеренных, долетят одни лишь эмоции.

Все, кого Айден осторожно пытался расспрашивать, утверждали, что чувствуют себя истинно обновленными, освободившимися от тяжелых переживаний. В конце концов, и он научился уверять окружающих в том же самом. А ещё чуть погодя открыл для себя одно весьма интересное свойство зоны рассеивания, после чего ввел посещение Залов в свой постоянный график.

Даже пересекаясь личными периметрами, то есть, находясь практически нос к носу, в рассеивающем поле невозможно было прочесть ничего осмысленного, зато там оставались эмоции. Очень много эмоций, выплеснутых наружу. Но поскольку сам Айден не был способен так поступать, все, что витало вокруг, резонировало с его ощущениями, зачастую даже болезненно.

Это было практически подслушивание. Да, позволяющее улавливать исключительно настроения, но из них тоже можно было извлекать немалую пользу, особенно в нынешних реалиях.

Все, что требовалось, это неспешно прогуливаться меж серых полупрозрачных занавесей, не позволяющих, впрочем, разглядывать лица тех, кто за ними прячется. Но лица и личности Айдена обычно интересовали мало, в отличие от совокупного эмоционального фона, выражающего то, о чем думают все, присутствующие в Залах.

Нынешний фон напоминал типичное затишье перед бурей. Настороженность, нерешительность, раздражительность– все это говорило о пока ещё сохраняющейся стабильности, а значит, с действиями следовало повременить. И Айдена это устраивало, поскольку давало возможность размышлять в привычном режиме, а не в условиях цейтнота. Вот едва только вектор настроений начнет меняться, придется…

Это пронеслось мимо, как шквал.

Растерянность, удивление, ярость, беспомощность, боль, восхищение и непонимание. Слишком много всего, сконцентрированного в одном объекте. Вернее, излившееся из него бурным потоком.

Это направлялось к выходу, и Айден не мог не отправиться следом.