Идрайн, до того молчаливый и безучастный, поднял свою секиру. Видно, он почувствовал недоброе; маг, стоявший перед ним, был страшнее сотни воинов, вооруженных до зубов.

    – Уйди, старик, – прошелестел он. – Уйди, и не мешай моему господину и мне продолжить путь. Не то…

    – Твой господин обойдется без тебя! У него есть защита и оружие, и собственный разум, и сила, хитрость! Ты же… – друид простер руки к Идрайну, – ты же стань тем, чем был прежде!

    Холодное марево заструилось у его ладоней – не огненные молнии, о которых Конан рассказывал Зийне, но белесовато-зеленый свет, дрожащий и переливающийся, как кусок кхитайского нефрита. Идрайн попытался опустить секиру, но мерцающий туман уже окутал его, и голем дрогнул и затрясся, словно бы вдруг почувствовав порывы ледяного ветра, налетавшие с моря. Лицо его, и так невыразительное, совсем оцепенело, глаза закрылись, рот превратился в узкую прямую черточку; потом дрожь, сотрясавшая тело Идрайна, исчезла. Зеленая мгла будто всосалась в плоть голема, сковав его члены, отняв у мышц привычную силу и быстроту; теперь он более, чем когда-либо, казался изваянием, высеченным из базальта либо серого гранита.

    – Вот так! – произнес друид с довольной усмешкой. – Не уверен, что я сумел обратить эту тварь в камень, но уж спать она будет долго! До тех пор, пока боги Луны не соединятся с богами Леса, и сам великий Гулл не спустится на землю в своей огненной колеснице!

    Пикты, прятавшиеся раньше среди камней, теперь окружили Зартрикса, Конана и Зийну плотным кругом.

    Благоговение и ужас светились в их темных глазах; они что-то бормотали, и киммериец, все лучше понимавший язык лесных людей, разобрал:

    – Мудрый отец наш…

    – Могучий, сильный…

    – Справедливый…

    – Заступник перед богами…

    – Отвращающий всякое зло…

    – Увенчанный омелой и остролистом…

    Друид взмахнул рукой, повелевая им замолчать, и повернулся к Никатхе:

    – Пусть люди набросят на спящее зло плащи, дабы не оскверниться прикосновением к нему, сделают носилки и идут в Сирандол Катрейни. Там мы и оставим чудище, истребившее наших братьев. Положите его на землю посреди пяти черных камней и забросайте костями. Носилки же и плащи сожгите.

    Густобородый Никатха поклонился.

    – Все будет сделано так, как ты сказал, отец мой. И обо всем случившемся я передам весть владыке нашему Деканаватхе.

    – Передай. И скажи ему, что зло, разгневавшее лесных богов, сковано, погружено в сон и надежно похоронено в Сирандоле, ибо сжечь его нельзя. Камень не горит!

    «Горит, – подумал Конан, – только спалить его тебе не под силу, колдун!» Безусловно, Зартрикс был грозен и умел, и более искусен, чем покойный Зогар Саг, но все же он не властвовал над молниями подобно Фаралу, взысканному Митрой. Что ж, каждому свое, решил киммериец.

    Вслух же он сказал:

    – Что это за место, в котором ты хочешь оставить моего слугу?

    – Сирандол Катрейни, – понизив голос, произнес жрец. – Оскверненная долина, подходящая для всяких отбросов. Тут, неподалеку… – Он неопределенно повел рукой. – Капище злых сил, земля, отринутая богами… Самое подходящее место для твоего слуги, не так ли?

    Он бросил на Конана испытующий взгляд, и киммериец согласно кивнул.