– Будь моя воля, я бы завалил эту серокожую нечисть не костями, а каменными глыбами. Берите его и стерегите хорошенько. Мне он не нужен!

    – Живое всегда не любит и страшится мертвого, – сказал друид. – Так было, так есть и так будет. Но ты, киммериец, пришел сюда с двумя спутниками и уйдешь тоже с двумя. Ты выдержал испытание дважды: честно бился на Сизой Пустоши и явил цели свои тут, среди этих утесов и скал. И твое намеренье – кто бы ни подвигнул тебя – полезно нам, ибо колдовские чары с севера досягают наших земель, тревожат наших воинов, смущают вождей. А потому я повелеваю не только отпустить киммерийца, – тут жрец перевел глаза на суровое лицо Никатхи, – но и дать ему взамен утерянного нового спутника, из лучших бойцов.

    Предводитель отряда скривился, но отвесил почтительный поклон.

    – Все в твоей воле, отец мой… Но кто из лучших бойцов согласится разделить дорогу с презренным киммерийским волком?

    – Никто! – рявкнул Конан. Его совсем не устраивала перспектива странствовать вместе с пиктом. – Никто, – повторил он тише, – ибо, клянусь Кромом, на границе Ванахейма я вырежу печень вашему лучшему бойцу! А граница-то совсем близко!

    – Посмотрим, кто кому вырежет печень, – раздался вдруг голос из пиктских рядов, и вперед выступил довольно высокий парень в волчьем плаще. Голова зверя была тщательно выделана и служила капюшоном, под которым поблескивали серые глаза – большая редкость среди лесного племени. Да и лицо молодого воина чем-то неуловимо отличалось от заросших бородами угрюмых физиономий пиктов; выглядел он повеселее и, судя по мускулистым рукам и широкой груди, был крепок, как укоренившийся в плодородной почве дуб.

    – Насчет моей печени посмотрим, – произнес он на отличном киммерийском, – а вот свою башку побереги, хвастливый пес! Она будет неплохо выглядеть, подвешенная за волосы над нашим очагом… Верно, отец? – И парень взглянул на мрачного Никатху.

    Но тот молчал, недовольно уставившись в землю, и в ответ юноше раздался голос жреца Зартрикса:

    – Ты дерзок, Тампоата! Дерзок, потому что молод и глуп! Во имя Гулла, разве я не сказал, что киммерийцу нужен спутник и помощник? Соратник, а не враг? – Друид выдержал многозначительную паузу. – Ну, раз ты вызвался сам, иди! Береги свою печень и не покушайся на его голову! – Зартрикс ткнул Конана в грудь костлявым кулаком. – А ты, киммериец, запомни: и врагам случается заключать перемирие. Твое племя враждует с нашим, но и вы, и мы не любим рыжих ваниров. Что плохого в том, если воин из Киммерии и воин из земли пиктов договорятся и вместе перережут несколько ванирских глоток? Ты возьмешь печень побежденных, а Тампоата – их головы. Договорились?

    – Посмотрим, – буркнул Конан, пристально оглядывая будущего своего спутника. Невзирая на неприязнь к пиктам, всосанную с молоком матери, Тампоата ему понравился. Было в этом парне что-то бесшабашное, знакомое и будто бы даже родное. Заметив напряженный взгляд киммерийца, Зартрикс усмехнулся и произнес:

    – Тампоата, сын Никатхи, молод, но он хороший воин. И не чужой тебе, ибо мать его, третья жена Никатхи, была киммерийской пленницей. В нем половина вашей крови.

    – Вот это другое дело, – сказал Конан, ухмыляясь. – Прах и пепел! Тогда я вырежу ему лишь половину печени.

    * * *

    Неподалеку от побережья, среди двух скалистых стен, лежала долина.