|
Джихан умер, полный радости и овеянный славой. Он отомстил за себя и спас жизнь своим друзьям. Если его религия - истинна, он сейчас снова жив-здоров и скачет на единороге по царству Иштар к башне, где ожидает его прекрасная женщина. Чтобы стать матерью его детей. Если же его вера лишь заблуждение, что ж, тогда он тоже не страдает больше от боли и обрел вечный покой. Он хотел, чтобы мы хранили его память, Дарис, но не думаю, что он желал бы видеть нас скорбящими.
Она подняла на него глаза и выдохнула: - Конан, здесь, у двери ада, ты даришь мне новое мужество. Они страстно поцеловались перед алтарем Сэта, но когда Дарис, полная желания, попросила: «Любимый, я твоя, возьми меня…» - он отстранился. Она посмотрела на него пристально. - Я сказала это искренне, - заверила она, дрожа. - Я люблю тебя, Конан. - Ты мне тоже мила, говорю от всего сердца, - отозвался он, - и я слишком уважаю тебя, чтобы сейчас тебя взять, потому что знаю, что вернусь к Бэлит так быстро, как только смогу, и оставлю тебя. - Она бы это поняла. Конан сухо рассмеялся: - Она бы меня не простила. Будь мне сестрой, Дарис, и я буду считать, что мне оказана честь. И снова она заплакала, а он дружески утешал ее и сам при этом, возможно, нуждался в утешении больше, чем когда бы то ни было. Крылатая Ладья выбралась из болотистой дельты и по каналу прошла к Стиксу. Хотя сейчас стоял светлый день и солнце близилось к зениту, им не нужно было больше прятаться, потому что ладья, в конце концов, была быстрее всего, что плавало по воде или ходило по земле. Дарис была впередсмотрящей. Ветер играл ее волосами, черными, как полночь, и трепал ее тунику, плотно облепившую прекрасные формы ее тела. Ее лицо, которое должно было бы быть полным освобождения и торжества, выглядело печальным. Фалко стоял на корме у хрустального шара и внимательно слушал доклад Конана, который завершил сообщение в своем обычном лаконичном стиле: - …незадолго до восхода - насколько я мог определить время по остатку масла в лампе - на поиски. Сперва мы наткнулись на послушника, я убил его и спрятал его труп в шкафу. Его одежда мне пришлась впору. Правда, она была немного коротковата, да и голова у меня не обрита наголо, как это обязательно для жрецов, но я натянул капюшон на голову, как только смог. Следующий, кого мы повстречали, был какой-то раб. Этого беднягу я только оглушил, связал и заткнул ему рот полосками от наших с Дарис кафтанов, а она переоделась в его одежду. К счастью, эта хламида закрывала ее до шеи, так что не бросалось в глаза отсутствие ошейника. Никто нам больше не мешал, и так мы прогулялись по главному порталу - в храме не многие в этот час бодрствуют - и вышли к воротам. Даже если бы в городе не царила обычная утренняя суета, я и то сомневаюсь, чтобы кто-нибудь осмелился спросить двух храмовых служащих об их намерениях. Затем мы прошли через поля, и вот мы снова на борту и направляемся в Тайю. Во взгляде юноши читалось удивление. - Еще никогда ни один воин не шел по свету так триумфально, - сказал Фалко. - Когда-нибудь ты завоюешь королевство. Но сначала ты освободишь наших близких - моих и Дарис. - Вероятно, - пробормотал киммериец. - Но нам нельзя забывать и о тяжелых боях и больших потерях. Офирец кивнул: - Да, наш план рухнул, и мы потеряли Джихана. Но я верю, что то, что он считал самым главным желанием своего сердца, ему удалось исполнить. Ты и Дарис, вы осмеяли Сэта в его собственном храме. И мы снова на свободе. - Немного озабоченный, Фалко продолжал: - Но вы оба кажетесь мне куда более подавленными, чем следовало бы ожидать. |
