— А что стоят истории о несметных сокровищах и добытой славе? Ты видел у своего деда хоть один единственный драгоценный камень? Или знаки отличия, полученные из рук какого-нибудь властелина? Может быть, некоторые материальные блага от иноземного короля? Нет? Зато в нашей деревне нет ни одного мужчины, оружие которого выковано не мной. Я доволен сознанием того, что благодаря мне деревня может чувствовать себя защищенной. Это моя обязанность и отношусь я к ней более, чем серьезно.
— Но ты также знаешь военное дело и мог бы стать великим полководцем.
Корин откинулся назад и рассмеялся.
— Существует одна аквилонская байка, которую Коннахт частенько вспоминал, но не думаю, что тебе она известна: После одержанной крупной победы, военачальник совершает триумфальный проезд через всю Тарантию в золотой колеснице, запряженной восемью белыми жеребцами. На улицы высыпают толпы народа. Они бросают цветы, золотые монеты и предлагают ему своих дочерей. Каждый его обожает.
В глазах Конана читался интерес. Он придвинулся ближе к отцу, забыв про оставшееся недоеденное мясо.
— Но, — кузнец усмехнулся, — в той колеснице, в ногах полководца сидит карлик. На протяжении всего парада, не обращая внимания на ливень из золота и цветов, этот карлик постоянно повторяет одни и те же слова: «Помни, ты всего лишь человек. Как ты убивал, так и тебя убьют. Слава — вещь мимолетная, и память о тебе сотрется прежде, чем свитки с твоим именем обратятся в прах.
Конан запутался, выражение восторга сошло с лица мальчика.
— Это все не имеет смысла. Кром хочет видеть нас храбрыми и жестокими. Именно для этого мы живем.
Корин кивнул.
— Ладно. Ты знаешь о битве в Долине Брайта и ее героях.
— Конечно.
— И что было до того, когда мы отбросили гандеров обратно в Аквилонию?
— Ну, я…
— Или еще раньше?
Неожиданно Конан выпрямился и стукнул кулаком по столу.
— Знаю то, что никто и никогда не забудет Конана, сына Корина!
Корин не смог себя сдержать и от души расхохотался. Затем хлопнул сына по обоим плечам.
— Кром! Не сомневаюсь, что такое заявление сделало бы честь даже богам! А теперь давай, доедай мясо.
Конан уткнулся в миску, а кузнец встал и пересек маленькую хижину. Вытянув руки, он достал обернутый в холстину предмет, спрятанный под потолком на стропилах. После чего вернулся к столу и положил сверток перед сыном.
— Пока ты предавался мечтам о славе, я ковал ее для тебя. Нет-нет, прежде закончи трапезу.
Трудно было не догадаться, что скрывалось под грубой тканью. Длинный, прямой предмет с явно выраженной рукоятью — это должен был быть меч. Не слишком большой, но превышающий размером кинжал.
Подросток проявил большую сдержанность, чем ожидал его отец. Он спокойно доел остатки ужина, потом собрал обе миски, ложки, деревянный черпак и положил все в ведро. Убрав посуду, Конан посмотрел выжидающе на отца, всем видом выражая готовность ее помыть, если будет на то указание. Кузнец сначала заколебался, но потом тряхнул головой и улыбнулся.
— Разверни.
Конан взял в руки сверток и поднял вверх. Затем медленно, осторожно, подобно тому, как Коннахт описывал раздевание наложницы в кофийском гареме, он освободил меч от матерчатого покрова.
Со стальным лезвием длиной в руку Конана, с бронзовым крестообразным эфесом и обтянутой кожей рукоятью, оружие выглядело совсем не игрушкой. Хотя края оставались не заточенными, а кончик закругленным — все равно этого бы хватило, чтобы убить человека, в случае необходимости.
Мальчик потянулся было к рукояти, но вдруг замер и посмотрел на отца.
— Владей, — сказал Корин. — Но хочу сразу прояснить некоторые вещи, — Я переделал его из короткого аквилонского меча, найденного в Долине Брайта. |