Я нервно вздрогнула, и Синклер спросил:

— В чем дело? Ты как натянутая струна. Тебя, должно быть, что-то мучает. Какое-то тайное переживание или, может, чувство вины?

— Из-за чего же мне чувствовать себя виноватой?

— Это ты мне расскажи. Вероятно, из-за того, что ты бросила папочку?

— Отца? Ты шутишь.

— Хочешь сказать, что ты была счастлива, когда наконец стряхнула с пяток калифорнийскую пыль?

— Вовсе нет. Но отец в настоящий момент ни в чем не нуждается, поэтому мне не из-за чего испытывать чувство вины.

— Тогда должно быть что-то другое. — Подушечка его большого пальца легко скользнула по моей щеке. — Я знаю, здесь наверняка замешан страдающий от безнадежной любви юрист.

— Кто?! — Мое изумление было искренним.

— Юрист. Сама знаешь, хитрая Ранкеллур.

— Ты ничего не добьешься, цитируя Роберта Льюиса Стивенсона… Я по-прежнему не понимаю, о ком ты говоришь.

Но я, разумеется, понимала.

— О Дэвиде Стюарте, моя милая. Ты разве не заметила, что вчера вечером он просто не мог оторвать от тебя глаз? Он смотрел на тебя в течение всего ужина, с эдаким сладострастным блеском в глазах. Должен признать, что ты вчера была действительно лакомым кусочком. Где ты взяла этот роскошный восточный наряд?

— В Сан-Франциско… Что за глупости ты говоришь?

— И вовсе не глупости… Тут и слепому видно. А тебе улыбается мысль быть любовницей старика?

— Синклер, он не старик.

— Я предполагаю, что ему лет тридцать пять. Но он такой надежный, моя дорогая. — В голосе Синклера появились медовые нотки, как у какой-нибудь престарелой дамочки. — И такой хороший молодой человек.

— Ты все глумишься.

— Да, я такой, — и, не меняя тона, он добавил: — Когда ты возвращаешься в Америку?

Этот вопрос застал меня врасплох.

— А что?

— Просто интересно.

— Через месяц?

— Так скоро? Я надеялся, что ты останешься. Покинешь отца и пустишь корни в родном, так сказать, краю.

— Я слишком сильно люблю отца и не смогу его бросить. Да и потом, чем бы я тут занималась?

— Устроилась бы на работу…

— Ты говоришь совсем как бабушка. Но я не могу устроиться на работу, потому что я совершенно ничего не умею.

— Ты могла бы работать секретаршей.

— Нет, не могла бы. Всякий раз, когда я пытаюсь печатать, я делаю уйму ошибок.

— Ты могла бы выйти замуж…

— Но я никого не знаю…

— Ты знаешь меня, — вдруг сказал Синклер.

Его палец, поглаживающий мою щеку, застыл. Через некоторое время я села и, повернувшись, посмотрела на него. Его глаза были голубее, чем само небо, но в них абсолютно ничего нельзя было прочесть.

— Что ты сказал?

— Я сказал: «Ты знаешь меня». — Он протянул руку и сжал мое запястье, легко обхватив его своими пальцами.

— Ты же не серьезно.

— Разве? Ну, хорошо, тогда давай представим, что я серьезно. Что бы ты сказала?

— Ну, прежде всего, это был бы практически инцест.

— Чушь собачья.

— И почему я? — Мало-помалу этот разговор начинал мне нравиться.