Ходжес благодарит и на мгновение задумывается, сколько они вместе и каким хорошим, в общем, был этот совместный жизненный путь. Только коротковатый. Очень короткий… И тут у него звонит телефон. Это Бекки.

— Место называется «Головы и шкуры». Говорила же, что оно так по-выпендрежному называется. Она не помнит, как туда ехать: видимо, перебрала немного по дороге, чтобы разогреться, — но помнит, что они ехали на север до развилки довольно долго и останавливались по дороге на заправке под названием «Гараж Терстона». Поможет?

— Да, сильно. Спасибо, Бекки. — Он завершает разговор. — Холли, мне надо найти «Гараж Терстона» на север от города. Затем чтобы ты позвонила в Герц в аэропорту и попросила самый большой сарай на четырех колесах, который у них есть. Сейчас будем путешествовать.

— А мой «джип»… — начинает Джером.

— Он маленький, легкий и старенький, — останавливает Ходжес. Хотя это не единственная причина взять другую машину, приспособленную к снегу. — А вот до аэропорта на нем очень хорошо доехать.

— А я? — спрашивает Фредди.

— Федеральная программа защиты свидетелей! — говорит Ходжес. — Как договаривались. Это будет просто сон наяву.

Джейн Эллсбери была вполне нормальным младенцем — шесть фунтов девять унций, — собственно, немного недобирала в весе; а вот в семь лет весила уже девяносто фунтов и была знакома с дразнилкой, которая преследует ее до сих пор: «Жирная-жирная, скотобаза, провалила крышку унитаза!» В июне 2010 года, когда мама взяла ее на концерт «Здесь и сейчас» в честь пятнадцатилетия, девочка весила двести десять фунтов. Унитаз под ней пока еще не проваливался, а вот шнурки завязывать было трудно. Теперь Джейн девятнадцать, и весит она уже триста двадцать, и когда к ней из бесплатного «Заппита» обращается голос, ей все становится ясно и понятно. Этот голос тихий, спокойный и рассудительный. Он говорит: никто тебя не любит, все над тобой смеются. Отмечает, что она не может прекратить есть — даже сейчас, когда по ее лицу текут слезы, она уплетает шоколадное печенье из пакета, то, где внутри много зефирной начинки. Как добрый брат Духа Будущего Рождества, который напомнил Эбенезеру Скруджу некоторые вечные истины, он в двух словах намечает ее будущее: толстая, толще, самая толстая… Смех на Карбайн-стрит Деревенского рая, где она живет с родителями в доме без лифта. Взгляды с отвращением. Досадные остроты: «Вон дирижопль летит!», «Берегись, чтобы она на тебя не упала!» Голос разумно и логично объясняет, что ее никто не пригласит на свидание, не возьмет на нормальную работу, потому что из-за политкорректности амплуа цирковой толстухи больше не существует, что в сорок лет она будет вынуждена спать сидя, потому что огромные груди будут давить на легкие, а умрет она в пятьдесят от сердечного приступа, а до этого будет вычищать грязь из своих жировых складок с помощью пылесоса. Когда она пытается сказать голосу, что могла бы немного похудеть — может, в какую-нибудь клинику обратиться, — голос не смеется. Он только спрашивает ее, ласково и участливо, откуда она возьмет на это деньги, когда родители вместе зарабатывают только на то, чтобы утолить ее ненасытный аппетит. Когда голос говорит, что им лучше вообще без нее, Джейн может только согласиться.

Джейн — которую на Карбайн-стрит все знают как Жирную Джейн — бредет в ванную и берет пузырек с таблетками «Оксиконтина», которые папа пьет против боли в спине. Открывает. Их там тридцать — наверное, более чем достаточно. Она пьет их по пять штук, запивая молоком, заедая шоколадным печеньем с зефиром.