|
В Кайнере много людей об этом месте знают: это типа легенда. Но он прямо сюда поедет? Брейди ни на секунду в это не верит. С одной стороны, детпен знает, что многие охотники оставляют оружие в лагере (хотя мало где его так много, как в «Головах и шкурах»). А с другой (что важнее), этот старый коп — хитрая гиена. Он стал на шесть лет старше того времени, когда Брейди с ним встретился в первый раз: без сомнения, одышки и дрожи в конечностях ему прибавилось, но он и хитрый. Такая тварь подкрадывается, не подходит к тебе спереди — а потом перерезает тебе поджилки, когда ты будешь смотреть в другую сторону.
Представим, что я Ходжес. Что я делаю? Подумав над этим, Брейди идет к шкафу и, быстренько просмотрев память Бэбино (ее остатки), берет ту одежду, принадлежавшую телу, в котором он находится. Все сидит замечательно. Он берет еще и пару перчаток, чтобы греть свой артрит, и выходит на улицу. Снегопад пока что умеренный, и ветви деревьев не шевелятся. Позже все изменится, но сейчас довольно приятно, можно побродить по владениям. Он идет к сараю, накрытому брезентом, уже довольно сильно припорошенному снегом. За ней — два-три акра старых сосен и елей, которые отделяют «Головы и шкуры» от «Медвежьего лагеря Большого Боба». Это прекрасно. Надо наведаться в кладовку с оружием. «SCAR» — это хорошо, но там есть еще кое-что полезное. «О детектив Ходжес, — думает Брейди, спеша откуда вышел. — У меня для вас есть сюрприз. Такой сюрприз…»
Джером внимательно слушает, что говорит Ходжес, потом качает головой: — Нет, Билл, по-другому никак нельзя. Мне надо с вами. — Тебе надо ехать домой, к своей семье, — говорит Ходжес. — Особенно к сестре. Вчера она чудом уцелела. Они сидят в углу вестибюля «Хилтон» и тихо переговариваются, хотя даже работник на рецепции направился куда-то в подземелье. Джером смотрит прямо перед собой, руки на бедрах, между бровей упрямая складка. — Если Холли едет… — С нами все по-другому, — говорит Холли. — Ты же должен понимать, Джером. Я со своей мамой не очень ладила — и, собственно, всегда так было. Я вижу ее один-два раза в год максимум. И всегда рада прощаться, и она тоже этому рада, не сомневаюсь. А Билл… ты понимаешь, что он будет бороться с тем, что на него напало, но мы оба знаем его шансы. А у тебя все не так. — Он опасен, — говорит Ходжес, — и мы на элемент неожиданности рассчитывать не можем. Если он не догадывается, что я к нему еду, то он дурак. А таким он никогда не был. — В «Минго» мы были втроем, — говорит Джером. — А когда у вас сердце прихватило, мы с Холли остались вдвоем. И все получилось. — В тот раз было по-другому, — говорит Холли. — Он тогда не мог людей заколдовывать. — Все равно я хочу. Ходжес кивает: — Я понимаю, но ведь пока я главный пес в упряжке — и главный пес говорит: нет. — Но… — Есть еще одна причина, — говорит Холли. — Более важная. Репитер офлайн, сайт закрыт, но по городу почти сто пятьдесят активных «Заппитов». Уже успело произойти как минимум одно самоубийство, и мы не можем сказать полиции, что делается. Изабель Джейнс думает, что Билл лезет не в свое дело, а все остальные сочтут его сумасшедшим. Если что-то случится с нами, останешься только ты. Понимаешь? — Что я понимаю — так это то, что вы меня устраняете, — говорит Джером. И вдруг в его интонациях проскальзывают нотки худосочного подростка, который когда-то косил Ходжесу газон. |
