Единственное, что было не так, как всегда, было за пределами палаты. Бекки Хелмингтон, старшая медсестра, перешла в хирургическое отделение больницы Кайнера, оборвав связь Ходжеса со слухами о Брейди. Новая старшая медсестра была женщиной с каменной совестью; ее лицо напоминало сжатый кулак. Рут Скапелли отказалась от предложенных Ходжесом пятидесяти долларов за любой слух или новость, связанную с Брейди, еще и грозилась в следующий раз сообщить о попытке взяточничества за разглашение информации о пациенте.

— Вас же даже нет в списке его посетителей! — сказала она.

— Мне не нужна информация о нем, — ответил Ходжес. — У меня вся необходимая информация о Брейди Хартсфилде есть. Я просто хочу знать, что о нем говорит персонал. Потому что, знаете, слухи всякие ходили. Некоторые — довольно дикие.

Скапелли одарила его пренебрежительным взглядом.

— В любой больнице всякое болтают, мистер Ходжесе, причем, всегда о знаменитых пациентах. Или таких печально знаменитых, как мистер Хартсфилд. Я собрала персонал вскоре после того, как медсестра Хелмингтон перешла из клиники травмы мозга туда, где она сейчас работает, — и сообщила всем, что разговоры про мистера Хартсфилда следует немедленно прекратить, и если я услышу какие-то новые сплетни, то обязательно отыщу их источник — и этот человек или эти люди будут уволены. А вы… — Она свысока взглянула на него, и кулак ее лица сжался еще сильнее. — Я просто поверить не могу, что бывший офицер полиции, еще и с наградами, может опуститься до взятки!

Вскоре после этой унизительной встречи Холли и Джером Робинсон загнали его в угол и устроили мини-сценку, требуя, чтобы Ходжес прекратил свои походы к Брейди. Джером в тот день был особенно серьезен, от его веселого стеба не осталось и следа.

— Вы в той палате ничего не сделаете, кроме вреда для себя, — говорил Джером. — Мы всегда знали, когда вы от него приходите: у вас над головой потом дня два серое облако висит!

— Скорее даже неделю! — добавляла Холли. Она не смотрела на него, и заламывала пальцы так, что Ходжесу просто хотелось схватить ее за руку, чтобы она ничего себе не поломала. Но голос у нее был твердый и уверенный. — У него внутри уже ничего не осталось, Билл. Надо с этим смириться. А если и есть, то он каждый раз очень рад был тебя видеть. Он видит, что делает с тобой, и радуется.

Это было убедительно, потому что Ходжес знал: так и есть. Поэтому он прекратил визиты. Это было что-то типа, как бросать курить: сначала трудно, потом, со временем, становится легче. Теперь, кажется, целые недели проходили без мыслей о Брейди и его ужасных преступлениях.

У него внутри уже ничего не осталось.

Ходжес напоминает себе об этом, заезжая в центр города, где Холли разгонит свой компьютер и начнет охотиться на Нэнси Элдерсон. Что бы там не произошло в том доме на Хиллтоп-курт — цепочка мыслей и разговоров, слез и обещаний, которая завершилась растворенными в водке лекарствами, залитыми в питательную трубку, и баллоном гелия с нарисованными веселыми детьми, — это не может быть связано с Брейди Хартсфилдом, потому что Холли буквально выбила ему мозги. Если Ходжес иногда и сомневается, то лишь потому, что не хочет признавать: Брейди определенным образом избежал наказания. В самом конце чудовище сбежало от него. Ходжес даже не сам махал этой носком с железными шариками, который называл «Веселым Ударником» — он был занят: его схватил сердечный приступ.