Чайник был. Он стоял бок о бок с диспенсором, и оба предмета – прибор и чайник – были задвинуты под кресло, на котором лежала груда каких‑то стереокатушек. На подоконнике сушились непонятные корешки. Полынов взял один, пощупал и сморщился: запах был едкий.

Он ещё раз окинул взглядом кабинет, смутно удивился, но не успел разобраться, что именно его удивило, потому что на пороге появился Лесс с бутылкой и стаканчиками в руках. Жидкость в бутылке была коричневой, на дне её колыхались какие‑то водоросли.

– Приступим, – торжественно сказал Лесс. – Я кладу жизнь на то, чтобы обычай пить при встрече заменить обычаем лечить. Надеюсь, твой главный биоритм остался прежним?

– Так точно, господин лекарь, – Полынов шутливо поклонился. – Это от генов, господин профессор. Ритм не меняется, ты же знаешь, – добавил он уже другим тоном.

– “Я знаю только то, что ничего не знаю”. Поверь мне, это мудрость всех мудростей. Ладно, в какой ты сейчас фазе?

– Неужели и это важно?

– Важно ли? – Лесс всплеснул руками. – И это спрашивает психолог! Когда, когда мы, наконец, станем относиться к человеку хотя бы так, как мы относимся к машинам? – проговорил он с внезапной яростью. – Да, да – к машинам, и нечего удивляться! Никто не включает мотор в сеть не с тем напряжением, никто не заливает в него бензин с помоями, а с человеком мы поступаем так сплошь и рядом!

– Ну‑у, – протянул Полынов. – Потребуем равенства с машинами, да?

– Ты все смеёшься! Равенство, хотя бы и так… Попробуй кто‑нибудь поцарапать зеркало телескопа, пережечь компьютер, бросить сор в ракетное топливо, – что будет? А оскорбить человека – это можно, измотать его – пожалуйста, оглупить – тем более! Не только разрешается, но и поощряется, не на словах, так на деле. Это не машина! Разве я не прав? Вот так‑то…

Вспышка разрядилась неловким молчанием. Лесс захлопотал у стола, смахнул бумаги, отодвинул утку, которая тут же заклевала носом, пошевелил губами, видимо, рассчитывая в уме дозу, и, держа стаканчики на уровне глаз, отмерил жидкость. Полынов, думая о своём, машинально следил за его движениями.

– Кажется, у вас по такому случаю полагается тост? – неуверенно спросил Лесс.

– Не тогда, когда дело пахнет медициной, – Полынов с сомнением взял стаканчик.

Про себя он отметил, что Лесс так и не вспомнил о фазе его биоритма.

– Подожди! – остановил его Лесс.

– Что такое?

– Медицина или не медицина, а эту штуку нельзя пить залпом.

– Хорошо, я не буду пить залпом. Твоё здоровье!

– Здоровье всех…

Сделав глоток, Полынов сначала спросил себя, есть ли в этой жидкости алкоголь. Затем он спросил себя, а какой, собственно, у напитка вкус? И уж совсем он не смог бы ответить, нравится ли ему то, что он пьёт.

А по глазам Лесса было видно, что такой вопрос не замедлит последовать. Отвратить его можно было только одним способом, и Полынов, наконец, решил высказать то, что с первой минуты не давало ему покоя.

– Прекрасно, – сказал он. И словно невзначай добавил: – А у тебя утомлённый вид. Много работы? Или какие‑нибудь неприятности?

– Что? – взгляд Лесса метнулся.