Слова катились, как некстати рассыпанный бисер. Полынов торопливо закивал в ответ, ибо нет ничего более неловкого, чем попытка искреннего человека обойти правду.

– Что я, однако? – спохватился Лесс. Он озадаченно тёр лоб. – Не то я говорю, дорогой мой… Тут вот какая история: не ждал я тебя сегодня с утра. И осталось одно срочное дело, из‑за которого мне придётся тебя покинуть. До самого вечера. Только до вечера! А уж завтра… Не сердишься?

Он смущённо взглянул на Полынова.

– Интересно, как это я могу сердиться? – в сердцах сказал Полынов. – Я же сам виноват. Побуду один, что за церемонии!

Не рассчитав, он со стуком опустил стакан. Лесс удивлённо моргнул. И тотчас же все стёрла широкая улыбка.

– Ты прав, – он вскочил. – Все это пустяки, суета суёт, и для начала мы славно искупаемся. Пошли!

– Но ты спешишь…

– Время есть, успеется. Да, забыл: тебе понравилась настойка?

Рощу испещряли тропинки, но людей видно не было. Неподалёку гулко стучал дятел, в затенённой траве матово поблёскивали росинки, однако поляны уже дышали сухим зноем и там, распуская алые плащики‑подкрылки, из‑под ног с треском выпархивали кузнечики.

– Тихо живёте, – проследив их полет, заметил Полынов. – Пустынно.

– Так все же разъехались – лето.

– Я бы отсюда вовсе не уезжал. Лес, тишина, море, – что может быть лучше?

– М‑да, – неопределённо согласился Лесс. – Тишины хватает. Успел посмотреть столицу?

– Немного.

– И какое впечатление?

– Разное.

– Применимо к любой столице. Дипломатом ты стал, – Лесс коротко вздохнул.

– Боюсь ненароком задеть твой патриотизм.

– Зря. Любопытно, как тут у нас – на свежий‑то взгляд?

– Непонятно.

– Непонятно?

– Видел я тут одну надпись: “Разум…”

– А‑а! Догадываюсь о содержании. Просто ты не привык к пашей повседневности. Она, знаешь ли, пёстрая. Порой я думаю…

– Да?

– Мы слепые.

– В каком смысле?

– В историческом. Вот этот дуб, – Лесс махнул рукой в сторону могучего красавца, – не знает, что ему предстоит цвести, а потом дать жёлуди. Ему это и не нужно, не в его власти что‑либо изменить. А мы? Что больше всего удручает, так это невежество, которое под видом образования передаётся детям. Математике, не жалея времени, учат. А что все свойства психики, поведения дают разброс, который может быть выражен гауссианой, – в каком учебнике о ней сказано? О великом эволюционном значении этой кривой им говорили? Кому известно, что без её учёта все рассуждения об этике, морали ничего не стоят? В каких школьных учебниках, опять же, написано о законах поведения сложных систем, которым подчиняется и наше развитие? О тупиках и ловушках прогресса? Добро бы все эти необходимейшие знания были новостью. Так нет же! Но об ультразвуковой соковыжималке, о речах политических однодневок, спортивных играх кричат на всех перекрёстках, а об этом – нет.

– Ищи, кому это выгодно, – пробормотал Полынов.

– Да, конечно, – понурился Лесс. Его лицо то вспыхивало в солнечных бликах, то погружалось в густую тень, отчего попеременно казалось оживлённым и хмурым.