Спальник думает, вздыхая. —

         Уж не ходит ли, постой,

         К нам проказник домовой?

         Дай-ка я подкараулю,

         А нешто, так я и пулю,

         Не смигнув, умею слить[35 - Пулю слить – налгать, пустить ложный слух.], —

         Лишь бы дурня уходить.

         Донесу я в думе царской,

         Что конюший государской —

         Басурманин[36 - Басурманин – иноземец, человек иной веры.], ворожей,

         Чернокнижник[37 - Чернокнижник – колдун.] и злодей;

         Что он с бесом хлеб-соль водит,

         В церковь божию не ходит,

         Католицкой держит крест

         И постами мясо ест».

         В тот же вечер этот спальник,

         Прежний конюших начальник,

         В стойлы спрятался тайком

         И обсыпался овсом.

         Вот и полночь наступила.

         У него в груди заныло:

         Он ни жив ни мёртв лежит,

         Сам молитвы всё творит,

         Ждёт суседки… Чу! всам-деле,

         Двери глухо заскрыпели,

         Кони топнули, и вот

         Входит старый коновод.

         Дверь задвижкой запирает,

         Шапку бережно скидает,

         На окно её кладёт

         И из шапки той берёт

         В три завёрнутый тряпицы

         Царский клад – перо Жар-птицы.

         Свет такой тут заблистал,

         Что чуть спальник не вскричал,

         И от страху так забился,

         Что овёс с него свалился.

         Но суседке невдомёк!

         Он кладёт перо в сусек[38 - Сусек – отгороженное место для хранения овса или другого зерна.],

         Чистить коней начинает,

         Умывает, убирает,

         Гривы длинные плетёт,

         Разны песенки поёт.

         А меж тем, свернувшись клубом,

         Поколачивая зубом,

         Смотрит спальник, чуть живой,

         Что тут деет домовой.