"Господи, -
шептала она, - ты знаешь, что я прошу возвысить меня, не стремясь при этом унизить моих соперниц. Ты знаешь также, что, посвящая себя миру и
светскому искусству, я не хочу забыть тебя, не хочу вести порочной жизни. Тебе известно, что в душе моей нет тщеславия, и я молю поддержать
меня, облагородить звук моего голоса и придать ему проникновенность, когда я буду петь хвалу тебе, лишь ради того, чтобы соединиться с тем, кого
мне позволила любить моя мать, чтобы никогда не расставаться с ним, дать ему радость и счастье".
Когда раздались первые аккорды оркестра, призывавшие Консуэло занять свое место, она медленно поднялась с колен, косынка ее сползла на
плечи, - тут граф и Андзолето, полные нетерпения и беспокойства, наконец смогли увидеть ее. Но что за чудесное превращение свершилось с этой
юной девушкой, еще за минуту перед тем такой бледной, подавленной, усталой, испуганной! Вокруг ее высокого лба, казалось, реяло небесное сияние;
нежная истома была разлита по благородному, спокойному и ясному лицу. В ее безмятежном взгляде не видно было жажды успеха. Во всем ее существе
чувствовалось что-то серьезное, глубокое, таинственное, что трогало и внушало уважение.
- Мужайся, дочь моя, - шепнул ей профессор, - ты будешь исполнять творение великого композитора в его присутствии; он здесь и будет слушать
тебя.
- Кто, Марчелло? - спросила удивленная Консуэло, видя, что профессор кладет на пюпитр псалмы Марчелло.
- Да, Марчелло. А ты пой, как всегда, не лучше и не хуже, и все будет прекрасно.
В самом деле, Марчелло, который в это время доживал последний год своей жизни, приехал проститься с родной Венецией, которую он трижды
прославил - и как композитор, и как писатель, и как государственный деятель. Он выказал много внимания Порпоре, который и попросил именитого
гостя прослушать его учениц. Профессор, желая сделать сюрприз маститому композитору, поставил первым номером его великолепный псалом "I cieli
immensi narrano", который Консуэло исполняла в совершенстве. Ни одно произведение не могло более гармонировать с религиозным экстазом, которым
была полна в эту минуту благородная душа девушки. Как только Консуэло пробежала глазами первую строчку этого широкого, захватывающего
песнопения, она перенеслась в другой мир. Позабыв о графе, о злобствующих соперницах, о самом Андзолето, она помнила только о боге и о Марчелло.
В композиторе она видела посредника между собою и этими сияющими небесами, славу которых она готовилась воспеть. Мог ли сюжет быть прекраснее,
могла ли быть возвышеннее идея!
I cieli immensi narrano
Del grande Iddio la gloria
II firmamento lucido”
All'universo annunzia,
Quanto sieno mirabili
Delia sua destra le opere
<Безмерное небо глаголет
Творца-вседержителя славу;
И свод лучезарный вещает
По всей беспредельной вселенной
О том, как велики и дивны
Деянья господней десницы
(итал.).>.
Восхитительный румянец залил ее щеки, священный огонь зажегся в больших черных глазах, и под сводами церкви раздался ее неподражаемый
голос, чистый, могучий, величественный, - голос, который мог исходить только от существа, обладающего исключительным умом и большим сердцем. |