– Ты говоришь неразумно, папочка!

– Тот, кто пытается делать из глины алмазы, должен помнить, что ему придется часто стирать одежду, – сказал Чиун.

Эта фраза обеспокоила Римо: он знал, что был не прав и наговорил много лишнего в тот давно прошедший, но памятный день.

* * *

Прижав телефонную трубку подбородком к плечу, Римо ждал ответа.

– Я не знаю, что вам ответить, – услышал он недовольный голос Смита.

– Это уже прогресс, – сказал Римо.

– Что вы хотите этим сказать?

– По крайней мере теперь вы признаете свою несостоятельность.

– Римо, мы не можем позволить себе никаких инцидентов. Пожалуй, вам сейчас лучше уйти оттуда, а потом мы что нибудь придумаем.

Римо с этим не согласился.

– Нет! – твердо сказал он. – Я уже здесь и просто так не уйду. Всего доброго!

– Погодите, Римо... – донеслось до него, но Римо уже повесил трубку.

Он подождал, пока дверь в зал 1073 закроется, и прошел в ближайший мужской туалет. Мраморные писсуары были старыми и растрескавшимися.

К Римо пристал было какой то гомик, но тот его отшил. Оставшись один, он надавил на край писсуара в том месте, где он крепился к стене, и оторвал раковину, как спелый персик с дерева в августе месяце. Набрав пригоршни обломков мрамора, он принялся выбрасывать их в коридор. Покончив с этим делом, он вышел из туалета и, указывая на кучу обломков, строго спросил:

– Кто это сделал? За дежурного я могу поручиться – это не его рук дело. Он все время был у входа в зал.

Рядом с ним остановился мужчина в сером костюме, с портфелем в руке.

Римо ухватил его за лацканы пиджака и стал громко доказывать, что это не мог сделать дежурный, так как тот был все время у дверей, и что он назовет лжецом любого, кто станет утверждать обратное.

На этот шум народ слетелся как мошкара на свет. Люди в Госдепартаменте воспринимали разбитый унитаз как желанную возможность отдохнуть от международных проблем.

– Что случилось? – спросил кто то из вновь подошедших.

– Охранник разбил писсуар, – ответил ему стоящий рядом министр.

– Почему вы думаете, что это сделал он?

– Я слышал, кто то клялся, что охранник не виноват.

Охраннику было дано распоряжение стоять у дверей и пропускать в зал строго по списку. У него был значок и пистолет на ремне, а до пенсии оставалось целых пятнадцать лет. Однако, услышав, что кто то из начальства указывает на него и грозно вопрошает: «Зачем он это сделал?», охранник не выдержал. Подергав для верности запертую дверь, он решительно зашагал к собравшейся толпе, чтобы посмотреть, кто там возводит на него напраслину. Служба у него не такая, где требуется безупречность исполнения, важно не делать ошибок. И если кто то обвиняет его в каком то нарушении, надо немедленно это обвинение опровергнуть.

Когда он пробрался в середину толпы, взору его предстала груда обломков писсуара на полу и над ней – заместитель госсекретаря по делам Африки, заявляющий, что он этого так не оставит.

А Римо тем временем, надавив на дверной замок в том месте, где он держался слабее всего, сфокусировал на нем всю силу и выдавил его. Пятясь, он вошел в затемненный зал со словами:

– Сюда нельзя, посторонним вход воспрещен! – Он прикрыл за собой дверь и, повернувшись лицом к залу, объявил:

– Все в порядке, я никого не впустил. Пусть подождут.

В зале было темно, только высоко, под самым потолком, светился небольшой экран. К нему не тянулся световой луч, и Римо понял, что это теле , а не киноэкран.

– Подождите пока там! – крикнул Римо, на ощупь отыскивая для себя место.