— У нас буду рассказывать. Приезжайте! А пока расскажите лучше о себе.

 

Ата пожала плечами.

 

— У нас ничего нового. Учимся, работаем… А я еще и лечусь.

 

— Как у тебя с глазами?

 

— Хорошо! Вижу свет, вижу тебя. И за это спасибо. Мы помолчали. Столько не виделись, но разговор почему-то не вязался. И мы отправились к нам. Пахло пирогами и жареным мясом. Ата сразу стала помогать маме. А нас тут же послали за шампанским.

 

— Как живет Баблак? — спросил я дорогой.

 

— Хорошо. Ты знаешь, что он женился на Римме? Живут дружно. Он уже инженер. Мы к ним сходим. Ладно?

 

— Конечно. Слушай, Ермак…

 

— Да?

 

— Скоро приезжает Станислав Львович?

 

— Да, он в октябре освобождается. Приедет сюда. Мы уже списались. Ефим Иванович поможет ему устроиться на работу. Уж говорил с ним. У отца был свой злой гений…

 

— Жора Великолепный?

 

— Да. Но теперь его нет. Сколько он зла принес людям! Ты не представляешь. Дядя Вася перед смертью разоблачил его до конца.

 

— Тяжело он умирал?

 

— Очень! Самый лютый фашист не придумал бы таких мук. Когда человечество победит рак, это будет самая великая его победа. Больше чем полет на Луну. Ты знаешь, что Родиона уже на заводе нет?

 

— Лялька писала. Где он сейчас?

 

— Он теперь в Николаеве. Рядовым инженером. Он так рвался быть главным. Непременно главным! Старик главинж ведь собирался на пенсию. Когда главным инженером назначили твоего отца, Родион сразу и уехал. Ему давно следовало уехать. Разве можно работать с людьми, если они тебя не усажают!

 

Весь этот день мы провели вместе. Они жаждали рассказов о путешествии, и я им рассказывал: о «Дельфине», о научной работе, о Мальшете, Лизе, Фоме Ивановиче, обо всех, с кем сталкивался эти два с половиной года. Рассказал об острове Морлоу, о супругах Слегл.

 

— Сейчас достану подарки, — вспомнил я.

 

Раскрыли чемодан. Фотографий, иллюстрирующих наш быт на «Дельфине» и все достопримечательности путешествия, было, наверное, около тысячи — Мальшет давал мне оттиск с каждого снимка. Вручил подарки. Маме божка из слоновой кости; купил на базарчике в столице Гвинеи Конакри. Это— для души. А для тела дюжину разноцветного белья в красивой коробке. Женщины это любят. Ате я достал платье, которое даже коренная африканка сочла бы слишком ярким для себя… Ата пришла в восторг. Ермак получил трубку из настоящего сандала и галстук, приведший его в явное смущение. Вряд ли он его когда наденет, разве что захочет позлить какого-нибудь стилягу. Больше ради шутки купил я его.

 

Пересмотрели остальные подарки для друзей и родных.

 

— Который же здесь Ляльке? — спросила Ата, покраснев.

 

— Он в другом чемодане, — соврал я неизвестно для чего и переменил разговор.

 

По старой привычке Ермак помог маме убрать со стола — Ата устала и немного скисла, а потом они ушли домой. Ата не велела их провожать.

 

— Кстати, какая стала Лялька? — спросил я маму, когда друзья ушли.