|
Он продолжает идти, глядя прямо перед собой. — Вы бы позволили им убить меня? — спрашиваю я. — Нет. — А у бассейна высказали, что да. — Да, я это сказал. После этого странного обмена репликами мы идем молча. Тьма вокруг нас не предвещает ничего хорошего. — За сегодняшний день это уже второе падение, которым я обязан Буну. В первый раз идея была тоже вашей, капитан? — Нет, это его дела. Я тут ни при чем. — Я ведь мог умереть на дне этого бассейна. — Могли, но этого не произошло. Как там говорил этот святой? «Что не убивает меня, то делает меня сильнее»… — Это написал Фридрих Ницше. Он кто угодно, но только не отец Церкви. — Да ладно, Ницше? Сколько всего узнаешь, общаясь с вами, священниками! Улыбаясь, Дюран ускоряет шаг. Спустя несколько минут я отказываюсь от попыток угнаться за ним. Зато самого меня нагоняет Бун. — Вы все еще злитесь? А я думал, что прощение — это, типа, обязательно для священников, — поддразнивает он меня. — Прощение предполагает покаяние. — Но я раскаиваюсь, ваше святейшество. Искренне раскаиваюсь. — Ага, конечно. — Если бы дело приняло дурной оборот, мы бы вмешались. — Мне уже сказали. Но уверяю тебя, что, на мой взгляд, оно и успело принять дурной оборот, а все только стояли и глазели. — Ой, это вы насчет той пары царапин? Видел я их. Шрамы вам очень пойдут. Они дадут вам прекрасную тему для разговоров с женщинами. — Бун, ты что, издеваешься? — Зовите меня просто Карл, святой отец. И можно мне называть вас Джек? — Нет. — Ну почему? — Потому что меня зовут Джон, а не Джек. Джон Дэниэлс, а не Джек Дэниэлс. Не как виски. — Ладно, как хотите. Так что, вы действительно соблюдаете этот обет, как он там называется? — Зависит от того, какой обет ты имеешь в виду. — Ну тот, который запрещает связываться с женщинами. Вы из-за это обиделись, да? — Он называется обет безбрачия. — Но вы?.. — Да. Я — да. — Ладно, я пошутил. Знаю я, что такое обет безбрачия. Я тоже когда-то принял его. Теперь, конечно, соблюдать его стало значительно легче. Женщин вокруг немного, и эти немногие определенно не красотки. Да к тому же воняют. — Все мы воняем, Бун. — Карл. — Хорошо, Карл. Как хочешь, Карл. — От женщины ждешь грациозности и утонченности, а не того, что она будет вонять мокрой псиной или протухшим сыром. В том месте, если вы понимаете, о чем я… — Понимать-то я тебя понимаю. Но дело в том, что есть некоторые вопросы, которые мне не хочется с тобой обсуждать. — Ладно. Эй, видели — вон там? — Где? Бун моментально меняет тон. Теперь он донельзя серьезен. — Жди здесь. Спрячься за ту машину. Он указывает на конический сугроб. Я спрашиваю себя, какая машина скрывается под этим тяжелым белым покрывалом. Быть может, это один из начавших появляться на европейских улицах маленьких электромобилей, имевших все шансы вытеснить старые машины, если бы не ударил молот Скорби? Я бегу к укрытию. Бун прижимается к земле, направив автомат в темноту. Прибор ночного видения не обнаруживает никаких признаков движения. Я не понимаю, что же такое мог увидеть солдат. Я делаю чуть заметное движение, чтобы встать, но тот, даже не повернувшись в мою сторону, делает знак пригнуться и не двигаться. Как будто у него глаза на затылке. Я не двигаюсь. Проходит минута. Две. Наконец я вижу то, что встревожило Буна: цепочка из шести существ, с виду человеческих, но полностью покрытых белым тряпьем, как призраки саванами. |
