Два месяца комиссар по борьбе с контрреволюцией жил на колёсах — то в бронепоезде, то на тачанке, то в авто. И все эти дни его согревала тайная радость — в тюрьме при таганрогском штабе томился, дожидаясь «тёплой встречи», Кирилл Авинов, таки пойманный.

И вот настал тот самый день, взлелеянный в мечтах.

«Штык» проезжал по таганрогским улицам в открытом «Рено», и в животе у него порхали бабочки — что-то сладко сжималось в предвкушении возмездия — и страшного, и сладкого деяния. Воистину, утоление голода, утоление страсти и утоление чувства мести — вот что даёт наивеличайшее удовольствие!

Приехав на место, Антонов вышел из машины, едва сдерживая нетерпение. Штаб располагался в особняке, принадлежавшем то ли графу, то ли архиепископу, — в общем, контре. Эти пузатые колонны, эти белёные львы, стерегущие лестницу… Фу, какое мещанство! Владимир прерывисто вздохнул — всё, довольно ему отвлекаться на пустяки, оттягивая удовольствие, пора получить удовлетворение!

Насвистывая «Тореадор, смелее-е-е в бой!» и нещадно фальшивя, он бодро поднялся в свой кабинет. Проходя мимо мордатого красноармейца, Степана Рябоконя, вытянувшегося при его появлении, «Штык» распорядился:

— Этого «белого», Авинова, из домзака — ко мне.

Мордатый Степан щёлкнул каблуками на старорежимный манер и поспешил исполнить приказ.

Антонов побродил по своему обширному, полупустому кабинету, пахнувшему пылью, подосадовал, что герань в горшке на подоконнике засохла — некому было полить, — и уселся за огромный, монументальный стол.

Пытаясь отвлечься, Владимир задумался. Месяц за месяцем он пользовался безнадзорной, абсолютной властью. Говорят, власть портит, но что-то по нему незаметно… Он остался таким же, каким и был. Власть… Он не одержим ею, как Ульянов или Троцкий, для него власть всего лишь инструмент, средство. Правда, цель как-то затуманилась, поблёкла, стала размытой и какой-то потусторонней, что ли. Социализм, мировая революция… Могут ли быть устремления более высокие, более достойные? Но его ли это цели?.. Тогда нужно понять, чего же хочет он сам — комиссар Антонов.

«Штык» сморщился, снял очки, с силою потёр лицо мягкими, не знавшими мозолей ладонями. Чего, чего… Кого! Вот в чём вся закавыка — он хочет женщину по имени Дарья. В этом смысл его существования, к этому направлена его беспощадная воля, его изощренный ум. Ум… Ах, как же люди обожают славить себя, как гордятся своим разумом, как носятся с титулом «царей природы»! Тоже мне, цари выискались… Рабы природы — вот кто такие человеки. Подневольные животным страстям и позывам плоти, люди руководствуются не умом своим, а прихотью самки. Как он…

Раздались гулкие шаги, топавшие по коридору, обрывавшие мысли Антонова.

Отворилась дверь — и вошёл враг его. Небритый, исхудалый, в рваной рубахе, но взгляд по-прежнему насмешлив. С-сволочь…

Штык поначалу хотел встать и подойти поближе к Авинову, но вовремя передумал — негоже победителю смотреть на потерпевшего поражение снизу вверх. Этот проклятый белогвардеец был куда выше его. И в плечах пошире, и в бёдрах поуже. Вот почему Дашка сходила по нему с ума — «беляк» был по-настоящему красив, причём красотою мужественной, броской. Эти твёрдые черты, чеканный профиль, стальной взгляд…

Почувствовав, как в кровь его вливается ледяная струйка ненависти, Штык мягко улыбнулся — недолго этой сволочи красоваться…

— Ну, здравствуй, — промурлыкал он, наслаждаясь каждой секундой бытия. «…И аз воздам!» — мелькнуло у него.