Мост через Неву, что у Дворцовой набережной, юнкера перегородили одиночными постами, пропуская трамваи до шести вечера. Проезжая мимо высокой решётки, отгораживавшей сквер Зимнего, трамваи сворачивали направо, на Адмиралтейский проспект, и в обход попадали на свои маршруты.

Около шести часов на Дворцовой площади зажглись все фонари. Квадраты света падали на брусчатку и из окон второго этажа, где в семнадцати огромных залах устроили казармы для юнкеров. Этажом ниже разместились казаки и ударницы женского «батальона смерти». Временное правительство занимало десятка три помещений на втором этаже западного крыла вдоль сквера и северо-западный угол с окнами на Неву. Там бывший комиссар, кадет Кишкин, назначенный «уполномоченным по водворению порядка в столице и защите Петрограда от всяких анархических преступлений», с тоскою ожидал развязки. Его то и дело дёргали юнкера для участия в стихийных митингах на тему «Куды бечь?», и он говорил — с подъёмом, мужественно и спокойно о том, что правительство решило не покидать дворца, оставаясь на посту до последнего. Бывало, что пылкий юнец выражал готовность с радостью умереть за правительство, но явный холод остальных юнкеров сдерживал порыв…

По ленинскому плану, ровно в двадцать минут седьмого с крепости и с кораблей должны были обстрелять Зимний дворец и Главный штаб. Не вышло.

Обстрел перенесли на семь часов десять минут вечера. Не получилось.

Антонов-Овсеенко носился на мотоцикле «Дукс» вокруг Зимнего, пытаясь отыскать войска, посланные на штурм.

Уже стемнело, а пушечного грома так и не слыхать. То тут, то там всплески выстрелов, заполошное таканье пулемётов. На Миллионной беспорядочная толпа матросов, солдат, красногвардейцев то наплывает к воротам дворца, то отхлынивает, прижимаясь к стенам, когда юнкера открывают огонь. Никто не хотел умирать за рабочее дело…

Кирилл вышел на Дворцовую площадь ближе к девяти вечера. Шагал он сторожко, прикрывая собой Дашу.

На площади, между высокими рядами сложенных в кубы дров, стояли козлы винтовок с разгуливавшими перед ними часовыми, а слева и справа торчали холодные чёрные дула трёхдюймовых скорострелок.

Солдаты революции потихоньку разошлись, а ближе к ночи на Дворцовую площадь начали сбредаться вооружённые рабочие и матросы. У Кирилла на глазах юнкера стали возводить баррикады из дров и укреплять пулемётные гнёзда. Началась перебранка — пролетарии матом крыли «барчуков», а «барчуки» давали в воздух очереди для острастки.

— Ой! — пригнулась Даша и выдохнула: — Здорово!

— Внимание! — крикнул кто-то из юнкеров. — Если я выстрелю, открыть по ним огонь. Без моего сигнала — боже сохрани стрелять!

Кирилл откинул крышку часов и попытался рассмотреть в неверном свете фонарей, сколько натикало времени. Девять часов сорок минут.

— Сейчас, — сказал Авинов, пряча часы.

— Что — сейчас?

— Стрелять начнут.

Тут же, словно дослушав его, пальнула полуденная пушка в Петропавловке. Минут через пять ударило носовое орудие с «Авроры».

— Ух ты! — сказала Полынова впечатлённо. — Ой, смотри! Сдаются!

Дворец покидали казаки 14-го Донского полка. Сухопарая фигура, то ли прапорщик, то ли портупей-юнкер, громко сказал:

— Бог вам судья, подхорунжий. Идите. Но оставьте пулемёты, а то мы с голыми руками.

— Берите, — мрачно ответил казак. — Помогай вам Бог, нас простите.

— А куда вы? Ворота ведь там!

— Ну да, дураков нашли! Там юнкера, а мы через Зимнюю канавку выйдем, там нам свободный пропуск обещали.