Красивое лицо девушки исказилось гневом.

— Я любила тебя! — воскликнула она. — Любила! А ты…

— Что — я? — по-прежнему холодно осведомился Кирилл. — Оказался не «красным», а «белым»? А какое это имеет значение для любви? Любовь или есть, или её нет! Любят и старого, и молодого, без разницы. Принцесса способна влюбиться в простолюдина, а немецкий офицер-оккупант — воспылать страстью к русской девице-красавице. Все мы обычные люди. Но отвергнуть избранника по политическим мотивам может только та, которая не любила!

— Любила! — выкрикнула Даша.

— Не лги! Я не знаю точно, к кому ты испытываешь страсть нежную — к революции или к своему картавому вождю, но в твоём горячем большевистском сердце нет места для меня.

Девушка заплакала, пряча лицо в ладонях, и Кириллу стало так паршиво, как ещё никогда не было.

— Извини, я не хотел тебя обидеть, — выдавил он. — Прощай.

Даша не ответила. Понурив голову, опустив плечи, она плакала, изредка утирая слёзы ладонью.

Авинов сделал первый шаг, удаляясь по улице. Мимо девушки. Прочь от неё.

Голова у Кирилла пылала. Его неодолимо тянуло обратно — обнять, утешить, прижать к себе. Но… нет. Всё равно из этого ничего не выйдет, уверял он себя. Даша наверняка отвергнет его потуги, возненавидит за нежность и ласку просто потому, что у самой в душе — гарь и пепел.

Авинов шагал, звонко клацая подковками сапог, и на него всё пуще наваливалась тоска, а впереди разверзалась пустота и холод одиночества. Воистину, самые нестерпимые страдания человек причиняет себе сам…

Глава 10

ЛЕДЯНОЙ ПОХОД

Из «Записок» генерала К. Авинова:

«Большевики перешли в наступление на востоке Малороссии. Так называемая „Социалистическая армия“ под командованием прапорщика Р. Сиверса вела бои за Каменноугольный район, продвигаясь в направлении Дона.

Из Тихорецкой на Новороссийск развивала наступление Юго-Восточная революционная армия под командованием хорунжего А. Автономова, прозванного „соловьём-разбойником“ за грабежи поездов. Главнокомандующий Красной армией Северного Кавказа есаул И. Сорокин, утвердив советскую власть во множестве кубанских станиц, занял Екатеринодар. В городе творились немыслимые бесчинства — наблюдатели ОСВАГ воочию видели, как красноармейцы, зарубив шашками сотни пленных, тут же, на месте казни, насиловали гимназисток, а молодых казачек „социализировали“, то есть обобществляли…»

В полночь белые генералы встретились в вестибюле просторного дома Парамонова. Корнилов сверился с часами и сказал:

— Пора выступать.

Закинув за плечи вещевые мешки, разобрав стоявшие в козлах винтовки, генералы и офицеры вышли на ночную Пушкинскую и зашагали прочь из враждебного города, готового вот-вот стать вражеским.

Авинов шагал вместе с Неженцевым. На улицах Ростова стояла тишина. Корниловцы и калединцы покидали город в полном молчании, только размеренный топот слышался в ночи.

— Надо полагать, — сказал Митрофан Осипович, — к зиме казаки одумаются.

— Даже и не надейтесь, — вздохнул Кирилл. — К весне, не ранее. Пока донцы не натерпятся как следует под большевиками, толку с них не будет.

— В поход! — весело донеслось издалека. — В поход!

— Куда?

— А ты спроси генерала Маркова!

— К чёрту на рога! За синей птицей!

— Ха-ха-ха!

— А я, знаете, о чём думаю, господа? — послышался голос неизвестного из темноты.