– При мне? – спросила мать.

– А даже при тебе.

– Дитя моё, дорогой ангелочек, это не мир снов и грёз, но мир жизни тебе улыбается, хочешь отлететь от меня и не вернуться больше?

– О нет! О нет, мамочка. Боюсь отдалиться от тебя и ничего не желаю, только мечтать и спать моими снами.

– Бедное дитя, – и мать заплакала, но не над ним – над собой.

Златовласый сынок закрыл веки, уснул и оказался в родном небе.

– Как тебе на земле? – спросили его духи, прижимая головки к нему.

– Грустно и тяжко, братья, потому что ещё молодая душа всё время к вам срывается. Такие там долгие минуты, когда наша вечность так коротка и быстра!

– И уже, уже твои крылья испачканы! – воскликнули испуганные братья.

– Так они у меня отяжелели! – вздохнул посланец. – Едва на них к вам долетел. Обогрейте меня, прошу, обогрейте.

Обняли его, овеяли тёплым дыханием небес ангелы, пока сон не прервался и снова на землю должен был вернуться. Проснулся, чтобы увидеть текущие ещё слёзы матери. Сердце тянулось его к ней, а тело отрывалось к бьющей молодыми обещаниями удовольствия природе. От слёз матери побежало дитя к благоухающим цветам, к играм, к подруге их черноокой.

И развлекались дети, а мать плакала.

И развлекались они очень долго, долго, пока, развлекаясь, не подросли и забава их не переменилась в жизнь.

Тогда стали друг против друга, взаимно притягиваемые непонятной силой, и говорили в восхищении: «Мы одно в двух».

В земной любви ангел почувствовал как бы отзвук и воспоминание небесной и своего первородного бытия, а слёзы матери по-прежнему текли, текли, пока широкой, как море, рекой не разделили двух влюблённых, руки которых напрасно вытягивались ещё друг к другу.

Посмотрел ангел на реку слёз и бросился в неё, проплыл её, страстный!

А когда уснул и проснулся в небе, духи его спросили, поглядывая на почерневшие от слёз крылья:

– Что случилось?

Он молчал, а голос сверху произнёс:

– Он первый раз упал в грехе, не осуждайте его, однако, не возмущайтесь, милости, сожаления для него!

Дух-изгнанник очутился снова на земле. Высохла широкая река слёз и зазеленела могила: матери не было в живых. Их двое осталось с рукой в руке, сами с собой, как хотели. Почему же им так себя мало, так много ещё не хватает? Почему почувствовал ангел, что ему не доставало полного счастья, о котором мечтал, на которое рассчитывал? Упал, и упал напрасно. Взгляд его подруги бегал по земле, когда его зрачки шли к небесам. Они не понимали друг друга и не были одним, как хотели. Два сердца бились в двух грудях, не одно. Он поднимал двойную тяжесть: своего запятнанного тела и своей подруги, которую только жалел.

Но жалость не спасает.

– Расстанемся!

Расстались, посмотрели, заплакали, ушли.

Ангел посмотрел на широкий мир, на людей и на их спутниц, его сердце начинало биться не раз, но глаза уже лучше видели будущее, не мечтал о любви и единении для счастья, потому что ни во что на земле не верил.

– Тут нет двух сердец, как одно! – воскликнул он с болью. – Соединимся не с одним ограниченным существом, но с душой святой.

И ладонью, обогретой ещё рукой женщины, взял в руки книгу.

Книги не научили его ничему, кроме того, что предчувствовал, и убили в нём врождённые знания и веру. Разум поднимал его к божеству, но вместе делал более заблуждающимся, чем животные. И засомневался, забывая своё прошлое, говоря в себе: «Я существо, посланец небес? Я дух? Не тело ли это думает и живёт во мне только одно? Не умру ли я с телом?»

Чем дальше он шёл в науке, тем ему становилось темней и непроходимей.