Когда во сне залетел на небо, не узнал себя в нём, сомневался, было ли прошлое настоящим прошлым, не обманчивым сном только, не грезил ли, что был ангелом!

А братья духи спрашивали его напрасно, потому что им отвечал только стоном либо болезненным смехом сомнения и отчаяния.

Великим и безбрежным есть море науки и проплыть его безопасно только тот может, кто пустится в него со светом, что принёс с неба; те, что в себе его погасили, плывут, борясь с волнами, и никогда не увидят берега, пожалуй, их ветры на него выбросят. На сухом, каменистом песке долго лежал он, потерпевший кораблекрушение, прежде чем пришёл в себя и открыл глаза. Зелёные воды, бездонный океан обмывали ему ещё стопы: он бросил на них тоскливый взор и встал, ослабевший.

А в небесах голос изрёк:

– Упал в грехе второй раз! Не осуждайте падения.

Почему же сердце ангелов и сердце людское так всегда, так постоянно желает любви и слияния? Потому что это чувство говорит ему о небесной родине, оно выражает бессмертие, единение всего, слияние в целое. Она есть божественной в нас искоркой, по образу Отца созданной. Бой происходит из тела, любовь – из духа.

Раненый и разбитый ангел положил руку на сердце, поднял глаза в небо и спросил себя:

– Куда вернусь? Куда пойду?

Страж с неба, ему данный, вытянул пальцы и указал на толпу людей, к ним его возвращая.

– Да, пойду к ним, – воскликнул ангел, – и объединюсь с ними, полюблю их всех сердцем, страдающим прибавлю отваги, в слабых волью силу, упавших возьму на крылья и унесу наверх.

Итак, он пошёл.

Перед ним стояла тёмная толпа, воющая тысячами голосов и жалобами, стоном, отчаянием и насмешкой, аж сердце кровоточило.

– Поведайте мне вашу боль, исповедуйте ваши болезни, я вас вылечу.

Все бедные бросились к нему и начали кричать, каждый свою указывая рану, а он советовал, утешал, примирял, даже до пожертвования им жизни.

Затем начали его спрашивать одни:

– Почему нас не лечишь?

Другие спрашивали:

– Кто ты, чтобы неизлечимые и тысячи лет кровоточащие раны мог исцелять?

Иные бормотали:

– Это предатель, который нас соблазняет!

Остальные кричали:

– Убъём его, чтобы не смел глумиться над нами, продавать нас за ветку плюща. Разве это не насмешка – сметь обещать нам счастье?

А напротив шептали:

– Смотрите, разве это не дух темноты, не посланец ада? Закидаем его камнями! Закидаем!

Поднялся страшный ропот и шум; поднялись руки, камни, и пали на грудь ангела. Он хотел звать о помощи с небес, о разговоре с людьми, но не мог настолько повысить голос, чтобы его услышала страстная толпа.

У него потемнело в глазах, мокрых от слёз; из них брызнула кровь, гнев вырвался из груди и проклятие боли вырвалось из синих уст.

Проклятие! Проклятие! Самое страшное из человеческих падений, самое презренное из слов, самое большое из преступлений. Потому что не касается только дня сегодняшнего, но завтрашнего и всего будущего невидимым образом.

Дух-изгнанник отказался от человечества, оттолкнул его и, думая, что умрёт, и желая уже смерти, будто бы навеки, скользнул на холодную землю.

Толпа подняла его, адскими прыжками топча ему голову и грудь, и шалея; но он не почувствовал этого, не видел, так как спал и грезил давно.

Его тяжёлый дух собственным проклятием, кропотливо тянулся к небу.

Но не стало у него сил на преодоление порогов жизни, так как великим бременем отягощала его вина.

Бог смотрел и жалел падшего ангела, а все души-братья заплакали одной слезой сожаления над ним.

– В небеса! В небеса! На отдых меня примите! – кричал падший, болезненно стоня.