|
Тот излучал восторг. Этот – какое‑то буйное помешательство. С ним что‑то происходит, и ты не представляешь себе, сколь многое количество народу он держит в напряжении. Раньше его боялись только мы. Теперь это общий удел. Возможно… я говорю, возможно, устранение Баккара будет приветствоваться гораздо большим числом имеющих вес нотаблей, чем мы могли бы надеяться. И берусь утверждать совершенно точно, что церковь воспримет его со значительным, хотя и тайным облегчением. Не станешь же ты утверждать, будто не слышал этих выкриков в толпе, этих лозунгов, словно невзначай кидаемых черни с амвонов, этих проповедей Эпилептика, связывающих Баккара с его королевой таким образом, что теперь он не может отмежеваться от нее иначе, как только казнив. Разговоры на улицах о всепроникающем колдовстве ему абсолютно ни к чему. Рэндалл Баккара находится под угрозой Ультима Региа. Предупреждения королям, – чуть усмехнувшись, расшифровал гость. – Он чувствует, что если поведет себя иначе, церковь будет разговаривать с ним языком интердикта. Полный бойкот. Ни крестин, ни венчаний, ни похорон на всех просторах Альтерры. Едва ли ему захочется иметь дело с крестьянским бунтом, который из этого вырастет. Едва ли чернь в одночасье перестанет верить в Бога. Скорее она пожертвует Баккара. Саватс ведь работает на тебя?
– Да, – сказал Клемент. – Но он сам этого не знает. Иначе едва ли его искренность принесла бы такие плоды. – Пытаясь избежать интердикта, он подстригает все, что хоть немного поднимается над средним уровнем. Его брак с Красной Ведьмой можно рассматривать, с одной стороны, как попытку спасти фаворитку – иначе ему становится просто невозможно узаконить ее присутствие. А он в нем, несомненно, нуждается. С другой стороны, это место непременно погубит ее. Ей никогда не стать настолько же интересной и независимой королевой, какой была Венона Сариана. В случае мятежа у нас был бы шанс оказаться в ситуации баш на баш. Но кто своим именем поднимет и возглавит мятеж, когда Клемент – трус, а Уриен – лицо духовное? Разве что, – пришелец сделал паузу, – Константин? Приходится признать, что среди этих троих младший – наиболее вероятная фигура на должность мятежного вождя. Мученик режима. Он даже сидит в тюрьме за попытку покушения на короля Баккара. – Константин сидит за дедоубийство, – почти добродушно поправил его Клемент. – А дураков не жалко. – Правда в этом деле – не главное. Главное – то, что мы с тобой способны сделать из этой правды. В частности, из Константина получился бы неплохой образ на щит. – За одним крохотным затруднением. Константин – пожизненный узник Башни, – закончил за него Клемент Брогау. – Ну… мы могли бы извлечь его оттуда, почистить и привести в порядок. И он мог бы произнести вслух слова, которые боишься сказать ты и не имею права – я. В конце концов, он – третий принц, и еще так недавно слушал сказки. – Из Башни?! – Клемент расхохотался. – Пожалуй, идея заколоть Баккара в его собственной спальне, из всего, что было высказано здесь сегодня, выглядела наименьшим бредом. – Это не так сложно, как ты думаешь. Ты ведь знаешь, что Баккара подвел свою королеву под государственную измену? – Ты в самом деле полагаешь, будто он обезглавит ее? – Приговор вынесен. Полагали, будто он ищет только повод для развода. Однако он настолько последователен, что, по всей видимости, для принцессы Амнези придется ожидать самого худшего. – Да, и если все это делается ради его брака с Красной Ведьмой, то, поди‑ка, она и стоит за всем этим? Она что, в самом деле настолько незаурядна? Может, мне следует ее устранить? Хотя бы для того, чтобы заставить его паниковать и ошибаться? – Попробуй, – безразлично сказал пришелец, – если хочешь увидеть настоящий террор, в котором гарантированно не уцелеет никто из наших. |
