|
— Клянусь кишками папы! – зарычал Коконнас, обнажая шпагу. – Да разгорячитесь же, господин де Ла Моль! — Не надо! Право не стоит: пока мы будем горячиться, остынет ужин. — Вы так думаете? – воскликнул Коконнас. — Я думаю, что хозяин «Путеводной звезды» прав, но он не умеет принимать гостей, особенно дворян. Вместо того чтобы грубо говорить нам: «Господа, вы мне не нужны», лучше было бы сказать нам вежливо: «Пожалуйте, господа», а в счете поставить: за господскую комнату – столько-то, за лакейскую – столько-то, приняв в соображение, что, если у нас сейчас нет лакеев, мы их наймем. С этими словами Ла Моль мягко отстранил хозяина, Уже протянувшего руку к аркебузе, пропустил в дом Коконнаса и следом за ним вошел сам. — Ну хорошо, – сказал Коконнас, – но все-таки очень досадно вкладывать шпагу в ножны, не убедившись, что она колет не хуже, чем вертела у этого малого. — Потерпите, дорогой спутник, – ответил Ла Моль. – Теперь все гостиницы переполнены дворянами, съехавшимися в Париж кто на брачные торжества, кто на предстоящую войну во Фландрии, поэтому другой квартиры нам не найти; а кроме того, возможно, что в Париже принято так встречать приезжих. — Черт побери! Ну и терпение у вас! – пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. – Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылках меньше трех лет, а слуга менее гибок, чем тростник… — Те-те-те, дорогой дворянин, можете не сомневаться, что вы будете здесь, как у Христа за пазухой, – прервал его хозяин, оттачивая на оселке кухонный нож, и пробормотал, качая головой: — Это гугенот; все отступники совершенно обнаглели после свадьбы своего Беарнца с мадмуазель Марго! Помолчав, он добавил с такой усмешкой, что оба постояльца наверно вздрогнули бы, если бы видели ее: — Ну, ну! Забавно, что мне попались гугеноты.., и что как раз… — Эй! Будем мы ужинать наконец? – прикрикнул Коконнас, прерывая рассуждения хозяина с самим собой. — Как вам будет угодно, сударь, – ответил хозяин, сразу смягчившись, вероятно, под влиянием какой-то мысли, пришедшей ему в голову. — Нам угодно поужинать, да поскорее, – ответил Коконнас и, повернувшись к Ла Молю, сказал: — Вот что, граф: пока нам приготовляют комнату, скажите: как, по-вашему: Париж – веселый город? — По правде говоря – нет, – ответил Ла Моль. – У меня сложилось такое впечатление, что у всех встречных или встревоженные, или отталкивающие лица. Может быть, это оттого, что парижане боятся грозы. Видите, какое мрачное небо? Чувствуете, какая тяжесть в воздухе? — Скажите, граф, вы ведь стремитесь попасть в Лувр? — Да, и, мне кажется, вы тоже, господин де Коконнас? — Ну что ж?! Давайте устремимся вместе. — Гм! Пожалуй, поздновато выходить на улицу. — Поздно или не поздно, а выйти придется. Мне даны точные приказания: как можно скорее доехать до Парижа и тотчас по прибытии снестись с герцогом де Гизом. При имени герцога де Гиза хозяин насторожился и подошел поближе. — Мне сдается, что этот бездельник подслушивает. — Да! – сказал Коконнас, который, как все пьемонтцы, был злопамятен и не мог простить хозяину «Путеводной звезды» не слишком почтительный прием. — Да, я прислушиваюсь, господа, – ответил трактирщик, прикасаясь рукою к своему колпаку, – но только чтобы услужить вам. |
