|
Молчание Ла Моля и этот жест испугали Маргариту больше, чем крик боли. — Ох, что с тобой? – воскликнула она. – Ты весь в крови! Коконнас, который уже успел подбежать к престолу, схватить кинжал и заключить в объятия Анриетту, обернулся. — Вставай, вставай, умоляю тебя! – говорила Маргарита. – Ведь ты же видишь, что час настал! Пугающе печальная улыбка скользнула по бледным губам Ла Моля, который, казалось, уже не должен был улыбаться. — Дорогая королева! – сказал молодой человек. – Вы не приняли во внимание Екатерину, а следовательно, и преступление. Я выдержал пытку, у меня раздроблены кости, все мое тело – сплошная рана, а движения, которые я делаю, чтобы прижаться губами к вашему лбу, причиняют мне такую боль, что я предпочел бы умереть. Побелев, Ла Моль с усилием коснулся губами лба королевы. — Пытали? – воскликнул Коконнас. – Но ведь и меня пытали. И разве палач поступил с тобой не так же, как со мной? И Коконнас рассказал все. — Ах! Я понимаю! – сказал Ла Моль. – Когда мы были у него, ты пожал ему руку, а я забыл, что все люди братья, и возгордился. Бог наказал меня за мою гордыню – благодарю за это Бога! Ла Моль молитвенно сложил руки. Коконнас и обе женщины в неописуемом ужасе переглянулись. — Скорей, скорей! – подойдя к ним, сказал тюремщик, который до сих пор стоял у дверей на страже. – Не теряйте времени, дорогой господин Коконнас, нанесите мне удар кинжалом, да как следует, по-дворянски! Скорей, а то они сейчас придут! Маргарита стояла на коленях подле Ла Моля, подобно мраморной надгробной статуе, склоненной над изображением того, кто покоится в могиле. — Мужайся, друг мой, – сказал Коконнас. – Я сильный, я унесу тебя, посажу на коня, а если ты не сможешь держаться в седле, я посажу тебя перед собой и буду держать. Едем, едем! Ты же слышал, что сказал нам этот добрый малый! Речь идет о твоей жизни! Ла Моль сделал над собой сверхчеловеческое, великодушное усилие. — Правда, речь идет о твоей жизни, – сказал он. Он попытался встать. Аннибал взял его под мышки и поставил на ноги. Из уст Ла Моля исходило только какое-то глухое рычание. Не успел Коконнас на одно мгновение отстраниться от него, чтобы подойти к тюремщику, и оставил мученика на руках двух женщин, как ноги у него подкосились, и несмотря на все усилия плачущей Маргариты он рухнул безвольной массой на пол, и душераздирающий крик, которого он не мог удержать, разнесся по часовне зловещим эхом и некоторое время гудел под ее сводами. — Видите, – жалобно произнес Ла Моль, – видите, моя королева? Оставьте же меня, покиньте здесь, сказав последнее «прости». Маргарита, я не выдал ничего, ваша тайна осталась скрытой в моей любви, и вся она умрет вместе со мной. Прощайте, моя королева, прощайте!.. Маргарита, сама чуть живая, обвила руками эту прекрасную голову и запечатлела на ней благоговейный поцелуй. — Аннибал, – сказал Ла Моль. – Ты избежал мучений, ты еще молод, ты можешь жить. Беги, беги, мой друг! Я хочу знать, что ты на свободе – это будет для меня высшее утешение. — Время идет, – крикнул тюремщик. – Скорее, торопитесь! Анриетта старалась потихоньку увести Коконнаса, а в это время Маргарита стояла на коленях подле Ла Моля; с распущенными волосами, с лицом, залитым слезами, она походила на кающуюся Магдалину. — Беги, Аннибал, – повторил Ла Моль, – не давай нашим врагам упиваться зрелищем казни двух невинных. |
