– Это была магия, Арра, – говорит Руджек. – Я думал…

– Я не могу объяснить тебе…

Проклятие снова не дает мне ничего сказать.

– Как давно ты нашла ее в себе?

– Недавно, – отвечаю я. Ненавижу это проклятие. Ненавижу его за то, что оно сделало с теми людьми, и за то, что оно держит меня в подчинении. Коре сказала, что демоническая магия меня защищает. Но я и подумать не могла, что произойдет что-то подобное. Это проклятие – больная, извращенная шутка.

Всю свою жизнь я мечтала о магии, как у моего отца или матери. Я хотела, чтобы мной гордилась бабушка – великий вождь Аатири. Годы работы с кровяными снадобьями в магазине Оше. Годы испытаний на фестивале Кровавой Луны. Предчувствие, что однажды я смогу дотянуться до неба и получить магию. Разочарование от постоянных неудач. Потом я обменяла годы жизни на магию, чтобы увидеть похитителя детей – собственную мать. Я не хочу этот… дар. Если бы я могла, то я бы вырвала его из своей груди.

– Пропустите меня! – кричит человек с заплетенной в косу бородой. – Мой мальчик там, наверху.

Мое сердце замирает, когда я думаю об отце Кофи. Семьи заслуживают того, чтобы знать, что случилось с их детьми, – даже если это не облегчит их страдания.

– Сколько раз тебе говор… – прежде чем стражник успевает закончить, бородач бьет его по лицу.

Порой для начала массовой драки нужен всего один человек, который не смог сдержать свою ярость. После нескольких ударов стража обнажает сталь. Уже через несколько мгновений толпа обрушивается на оцепление. Кто-то даже отбросил в сторону ведра с водой, чтобы помочь восстановить порядок – но никто так и не помешал нам подняться вверх по ступеням.

На полпути мы останавливаемся, чтобы перевести дыхание. Глаза Руджека налиты кровью, а кожа покрыта пятнами грязи. Дым вытягивает слезы из моих глаз, сажа покрывает язык. Подавив приступ кашля, Руджек протягивает мне руку. Я берусь за нее. Мы молча смотрим друг на друга и на то, как наши пальцы переплетены в нерушимой связи. Связи, которая началась много лет назад с удочки на берегу Змеиной реки. Для этого момента нам не нужны слова. Этот маленький жест говорит лучше слов о том, что мы никогда не произносили вслух.

Колокола бьют полдень, когда мы достигаем вершины и проходим через ворота Храма. От дыма ноет грудь. Люди в беспорядке разбегаются по двору и садам. Тут и там раздаются приказы, но люди все равно в растерянности. Все вокруг покрыто грязью и копотью. Из пяти зданий, что когда-то были связаны между собой входом в форме полумесяца, уцелели лишь три. Пожар обуздали, последние струйки дыма поднимаются из изувеченного Зала ориш. В соседнем здании, куда я хожу на уроки, тоже нет ничего, кроме золы и обугленного камня.

Крыша над статуями сгорела дотла, но ориши абсолютно целы. Под куполом Храма они выглядели очень величественно, но эта картина меркнет по сравнению с их великолепием под открытым небом. Даже Безымянная выглядит особенно грандиозно. Солнечный свет преломляется вокруг их вечной тьмы, и от этого эффекта захватывает дух. На месте каждой статуи сохраняется пятно ночного мрака – и это в разгар яркого солнечного дня. За ними скалистые утесы очерчивают линию горизонта.

Три тела лежат на земле рядом с той частью сада, которая рухнула во время ритуала Арти. Их лица накрыты, но я замечаю кафтан, почерневший от копоти. Мои мышцы сжимаются, и я останавливаюсь. Нет, это не моя мать. Слишком просто. Ее никакой пожар не остановит.

Визирь появляется из одного из зданий, которые пощадил огонь.