— Ну так давайте его сюда, — фон Эльке распрямился и утер пот со лба.

Дождь прекратился совершенно внезапно, тучи снесло в сторону час назад, и теперь полуденное солнце палило с совершенно нехарактерным для октября жаром.

— Юнкер фон Айс, герр генерал! — молоденький мальчик, едва-едва ставший достойным называться юношей, вытянулся перед Эрвином.

— Определенно, не припоминаю в своей бригаде такого офицера, — хмыкнул Эльке.

Действительно, Франц перед прибытием в бригаду переоделся в форму и даже наскоро пришил к ней эполеты. Смотрелся он при этом совсем не парадно, но самому юноше так не казалось.

— Назначен для службы в вашу бригаду только сегодня! — отозвался Айс. — Имею послание от дивизионного генерала фон Гогенштаузена!

— Ну, излагайте, юнкер.

Выслушав вести от кузена Эдвина, молодой генерал изрядно повеселел, расспросил новоявленного юнкера о том, каким оружием тот владеет, после чего кликнул фон Штоца.

— Корнет, вы давно просили себе помощника, так принимайте пополнение — юнкер фон Айс утверждает, что недурно обращается со штуцером, и даже прихватил с собой личный.

Корнет невозмутимо пожал плечами. В связи с выбытием многих солдат и офицеров, рассчитывать на что-то большее, чем необстрелянный новичок он никак не мог.

— Благодарю, герр генерал, — ответил фон Штоц, и, смерив своего нового подчиненного долгим взглядом, добавил. — Пойдёмте, фон Айс. Приведем вашу форму в порядок.

Глава VIII

Уехать из замка гроссгерцога Максимиллиана с разрешения его хозяйки оказалось гораздо труднее, чем сбежать из него тайком. Герцогиня Эвелина прилагала огромные усилия, чтобы заставить любимую фрейлину передумать и остаться при дворе, а когда поняла, что это у нее не получится, столь же изобретательно стала придумывать разные предлоги, которые подольше задержали бы отъезд Мафальды. Утро следующего дня после побега пажа Айса, которое фрейлина рассчитывала посвятить сборам в дорогу, началось с горьких слез — причем на этот раз самых настоящих! — ее расстроенной госпожи.

— Вчера я весь вечер пыталась поговорить с ним о случившемся!.. — всхлипывала она, закрывая лицо сразу двумя тонкими кружевными платками. — И что же, ты думаешь, он мне ответил?

Уточнять, о ком идет речь, Мафальде фон Шиф было не нужно. Таким трагическим голосом Эвелина могла говорить только о собственном супруге и только в тех случаях, когда он в чем-нибудь не оправдал ее ожиданий. Что, к слову сказать, случалось чуть ли не каждый день…

— Я полагаю, Его Светлейшее Сиятельство выразил порицание поступку Франца? — осторожно предположила фрейлина.

— Ах, если бы это было так! Но нет, этот негодяй, этот бездушный сухарь, это чудовище, за которым я имею несчастье быть замужем, он долго глядел на меня пустым взглядом, словно и не слушал вовсе…

«Охотно поверю в то, что так оно и было», — подумала Мафальда.

— …а затем произнес, да так спокойно, флегматично, словно о пустячке каком: «Сначала армию разбили, теперь пажи пропадать начали. Дела, однако ж…» После чего, представь только, молча развернулся и ушел!

— Как это неучтиво с его стороны, Эвелина. Как я вам сочувствую, — вздохнула Мафальда.

Про себя она подумала, что гроссгерцог во время разговора со своей благоверной, скорее всего, тоже позавидовал юному Францу.

— Только ты меня и понимаешь! — уже неизвестно в который раз сообщила Мафальде герцогиня и опять громко всхлипнула. — Только тебе я могу выговориться, только с тобой не чувствую себя одинокой…

Ответом на эти откровенные признания, по мысли Эвелины, могли быть только заверения первой фрейлины в вечной дружбе и поддержке и отказ ехать в свое имение.