Уже отшумел Новый год и связанный с ним сверхплотный график работ на канале. В сетке вещания, как всегда в январе, образовывались чуть ли не дыры, и Стив предложил ей сделать что-нибудь самостоятельно. Она тогда провела очень неплохой ринг с учащимися колледжей Нью-Джерси, и для начала решено было отметить эту «премьеру». Все тот же вездесущий Стиви снял «желтое» кафе на третьем этаже: пластиковая мебель, дешевые вина и, как дань новой моде, восточная кухня. Народу было немного, но постоянно кто-то прибегал и убегал. Все поздравляли Пат, утверждали, что она внесет новую струю, и, как обычно, пророчили головокружительную карьеру.

Но постепенно общее возбуждение утихло. Все занялись обсуждением вопросов более интересных, чем будущее Патриции Фоулбарт. И тогда-то к ней и подсел тот самый второй режиссер, человек практически без возраста и без национальности, которого называли просто Бобби.

Он с каким-то любопытством заглянул ей в лицо, неторопливо налил в пластиковый стаканчик виски и без обиняков спросил:

– Все отлично, да?

– О да! – Пат обрадовалась живому участию. – Ведь когда я ехала сюда, то ужасно боялась. Про телевидение всегда говорят так много плохого, а здесь… Мне так помогают и…

– И правильно.

– Правильно – что?

– Что боялась.

– Я вас не понимаю.

– Выпей. – Пат машинально глотнула. – Помогают, говоришь? А знаешь ли ты, милая детка, что как только все эти птички выйдут отсюда, то девки скажут, что ты смешна, нелепо одета… – Пат невольно опустила глаза на свой костюм от Габанне, купленный в Лондоне перед самым отъездом. – …и всем обязана, конечно же, только постели с Шерфордом. А мужики будут спорить, кто с тобой переспит первым. Впрочем, все это, конечно, уже состоялось. Дальше – хуже. Интриги редакторов, неожиданные болезни нужных осветителей и пастижеров, капризы операторов, постоянный грязный шепот этого бабья, домогательства… – Тут Бобби коротко хохотнул и похлопал девушку по плечу. – Впрочем, последнего можно не бояться: на ти-ви нет настоящих мужчин – есть только геи, импотенты и творцы. – Он снова ласково поглядел ей в лицо снизу вверх, встал и отошел к другому столику.

Пат совершенно механически, как вежливая девочка, пробормотала ему в спину «спасибо» и уткнулась носом в коктейль. Ей стало невыносимо мерзко. Захотелось одновременно заплакать, стукнуть кулаком по столу и убежать к маме. Увы, ни одно из этих трех желаний не было осуществимо. Но выработанное веками расчетливое английское хладнокровие помогло – она крепко прикусила зубами сигарету, тряхнула недавно постриженными темными волосами и взяла себя в руки. «Со мной этого не будет!» – твердо решила Пат. Ей стало легче, но ощущение прикосновения к липкой грязи, распространившееся по всему телу, не проходило. Как назло, и музыка из магнитофона неслась жиденькая, пошлая. У Пат как у человека с тонким вкусом и отличным профессиональным слухом даже заныл затылок. Но тут кассета закончилась, и на смену пришло нечто, мгновенно омывшее девушку мощной волной радости и веры.

летел в ночь колдовской голос, и ему вторила причудливо-раскованная мелодия, в которой только опытное ухо могло различить явный блюз. Патриция застыла, боясь пропустить хотя бы звук. Все в мире вдруг стало понятным и прекрасным. Девушка даже осмелилась посмотреть вокруг – и, о чудо! – на всех лицах она прочла те же чувства, что ощущала сама.