– Может, она бы и не хватилась какое-то время, но во флигеле был жуткий разгром.

– Это уж Славка – дурак! Я ему четко объяснила, куда идти, чтобы картину взять. А он, словно слон в посудной лавке, все там перевернул, разбил и растоптал. Еще хорошо, что флигель этот на расстоянии от жилого дома находится, по ночам Алиска прием в своей клинике не ведет, никто и не услышал шума.

– А потом?

Глафира потупилась. В своем рассказе она подходила к самому деликатному моменту и не могла этого не сознавать.

– Потом Славка к Георгию Сергеевичу залез.

– Он один залез? Или вы ему картину из кабинета спустили?

– Я ему окно открыла, из комнаты ушла, Славка через окно уже сам залез.

– И убил Георгия Сергеевича, который его застукал в момент кражи.

– Что вы такое говорите! Георгий в это время совсем в другом месте был. Мясо с друзьями жарил! Я глаз с него не спускала, пока Славка мне отбой не дал.

– Значит, племянник поручил вам стоять на стреме? – хихикнул Саша, чем заслужил гневный взгляд Глафиры. – А как получилось, что сегодня вы сами в окно чужого дома полезли?

– После того как Слава забрал все три картины, включая и мою Констанс, он уехал. Я вздохнула с облегчением, решила, что избавила племянника от долга. Но недолго я радовалась. Уже сегодня вечером Слава снова был у меня. И в каком виде! Вы бы только видели! Сам весь в крови! Нос разбит! Нога сломана, вся синяя, распухла и в кровоподтеках. Сказал, что его били и пытали, требовали, чтобы вернул долг.

– А как же картины-то? – заволновался Саша.

– Картины у него отняли.

– Все три?

– Вроде бы так. Слава хотел, чтобы картины у него взяли в счет долга, но ему сказали, что это барахло не прокатит, нужны деньги. Вы бы видели, в каком состоянии он пришел! Это ужасно! У меня сердце кровью обливалось! И я вспомнила мою сестру, вспомнила, какой Славочка был маленький, одним словом, я решилась! Тут еще сыграло роль, что картины находились снова у вас дома. Я должна была рискнуть, должна была помочь мальчишке выпутаться из ситуации, в которую он по глупости угодил.

В этом путаном эмоциональном рассказе Глафиры были какие-то неувязки и нестыковки, что заставляло думать о том, что кто-то тут врет.

Но следователь упорно двигался к своей цели.

– И так как ваш племянник не мог нормально передвигаться, то в окно полезли вы сами?

– Нелегко далось мне это упражнение. Была бы я еще помоложе, а так с меня семь потов сошло. Слава меня снизу страховал, а когда я картины спустила, куда-то делся.

– Сбежал ваш племянник. И совсем не болела у него нога. Очень шустро он от нас удирал.

– Не мог он от вас убегать! У него нога то ли сломана, то ли вывих. Но она вся синяя и распухла. И даже если бы здоровый был, с двумя картинами не побегаешь. Они же тяжелые, да еще в рамах! Это кто-то другой был, за кем вы погнались. А Слава, похоже, еще раньше ушел. Забрал картины и ушел.

Последовала пауза, во время которой все старались осмыслить рассказ Глафиры и понять, что в нем можно считать правдой, а что не стоит.

– И что же ваш племянник собирался делать с последними двумя картинами?

– То же самое, что и с первыми тремя! Хотел отдать их человеку, который обещал ему за них приличные деньги.