|
Теперь она кажется мне постарше, чем я себе представлял сначала; некогда весьма привлекательной, но уже немного увядшей. Возможно, макияжа чуть больше, чем нужно, да, пожалуй, пара кило лишнего веса. Она так и не вышла за того хирурга. Она немного напоминает стюардессу которую я встретил в самолете, когда впервые летел в Йоханнесбург. Она стала раздражительной оттого, что не женила на себе пилота; от постоянных перелетов из одного чудовищного аэропорта в другой, из одной типовой гостиницы в другую. Очарование полета? В гробу она видала это очарование. Кем же она была? Воздушная подстилка, надувной матрас. Даже в десять лет я понимал, кто она такая.
Патриция – такая же. Сначала доктора, потом медбратья, потом, может, техслужба, скоро она доберется до санитаров. Секс‑машина катится под откос. Но ты все равно божественна, Патриция. Если бы я только мог утереть твои слезы. Нет. Я слишком хорошо себя знаю. Я стал бы для тебя новым источником страданий и предал тебя, как и все. Это крик отчаяния. Чтобы остановить твое падение, разбить порочный круг, должно произойти нечто невероятное. Почему я вижу людей только с плохой стороны, узнаю их только через боль и неудовлетворенные амбиции? Потому что я – Да, Рой, это твоя подруга, которая приходила вчера. Она вернулась. Да, теперь мы не одни. Это слышно по интонации, с которой Патриция говорит. Она включила свой «мы не одни» голос – сладкий, притворно доверительный, а на самом деле совсем наоборот. Посетитель не отвечает. Во всяком случае это женщина. Я чувствую шлейф от ее духов. Кажется, я слышу этот запах. Возможно это всего лишь мое воображение. Во всяком случае мне он кажется до странности знакомым. Может, я ее однажды трахнул. У меня был период, когда я перетрахал множество женщин. Началось все после того, как я сделал для себя открытие: чтобы развести на фак, нужно всего лишь побыть минут двадцать тем, кем она хочет тебя видеть. Я полагаю, все понимают, что речь идет об определенном типе женщин. Только ты наплетешь ей чего‑нибудь, чтобы она подпустила тебя поближе, как тебя заносит так далеко, что уж и не рад. Тогда это льстило моему самолюбию, ведь я был еще совсем молод. Период фачилова обозначил коренные перемены в моей повседневной жизни, ведь до этого мне никто не давал, а в такой ситуации, как ни крути, хорошего было мало. Сейчас меня это вполне устроило бы, но тогда я думал иначе. Вряд ли теперь секс может поднять мне настроение. Едва ли я вообще когда‑нибудь буду трахаться. Дело‑то было совсем не в сексе, все было замешано на… ну его в жопу, весь этот кал. Обратно, к Марабу. Если я убью Марабу, может быть, тогда… Нет. Я никогда больше не буду трахаться. Я слышу, как уходят сестры, едва постукивая мягкими туфлями. Я остаюсь наедине со своей подругой. Кто она? – Забавно видеть тебя здесь, Рой. Сколько лет, сколько зим. Кто ты такая, мать твою? – Мне очень жаль, но я принесла тебе плохие вести. Твой старый друг Демпси, Алан Демпси, покинул этот мир. Я подумала, тебя надо известить. КТО ТЫ? Плохи дела. Шаги ее удаляются. Она уходит. Демпси, Алан Демпси, Демпс. Полный абздец. Один из нас. Топ‑бой. Один помер, другой лежит, как овощ на грядке. Овощ и скелет. Та, что принесла плохие вести, уходит, но удаляющийся звук ее шагов переходит в приближающийся топот. – Они сейчас отнесут тебя в палату. Я уже показал этим блядям. Я им говорю, суки вы позорные, ложьте‑ка моего парня обратно в палату, а не то я достану свой дробовик, и тогда вы поймете, что такое дефицит больничных коек! – Джон, мальчику необязательно все это слушать. Мы уже все уладили, сынок. Мы с ними договорились. – Это точно, ебать‑колотить. Мы этих сук хорошенько отбрили. – Да, но теперь вам пора уходить, мистер и миссис Стрэнг. Мне нужно подготовить Роя к процедуре. |
