Холмотоп остановился и с высоты своего роста глянул на сидящих гемноида и дилбианина.

– Добрый вечер, Костолом, – сказал он дилбианину и перевел взгляд на гемноида. – Добрый вечер, Брюхо‑Бочка.

– Добрый вечер и тебе, Почтальон, – ответил Костолом.

Его невероятно низкий бас отдавался эхом, от которого, казалось, все вокруг звенело. Вожак разбойников почти настолько же превосходил размерами среднего дилбианина, как и Холмотоп. Возможно, он был и не столь высок, но более мощного телосложения и определенно шире в плечах. По спине Билла пробежала холодная дрожь. В самой внешности этого дилбианина, отличавшегося от других представителей той же расы, которых Билл встречал до сих пор, чувствовались ум и авторитет. Глаза, глядевшие на него из полуночной черноты мохнатой морды, внимательно, пронизывающе изучали его. Мог ли такой держать в плену человека – по причинам, которые приписывала ему Красотка?

Но у Билла не было возможности подумать над этим вопросом. Гемноид уже обращался к нему, глядя поверх мохнатого плеча Холмотопа; голос его, хотя и не столь низкий, как у дилбиан, был тягучим и густым, словно тяжелое масло, вытекающее из огромного кувшина.

– Мюла‑ай, к вашим услугам, – пробулькал гемноид с каким‑то зловещим весельем.

Он говорил по‑дилбиански, и это заставило Билла, проявив бдительность, ответить на том же языке – и не совершить ошибку, заговорив на языке людей или языке гемноидов, который он изучил под гипнозом.

– Или Брюхо‑Бочка, как меня здесь называют наши друзья, – продолжал Мюла‑ай. – Я журналист и нахожусь здесь, чтобы написать серию статей об этом очаровательном народе. Что привело сюда вас, мой юный друг‑человек?

– Билл Уолтхэм, – осторожно ответил Билл. – Я здесь в качестве участника нашего сельскохозяйственного проекта в деревне Мокрый Нос.

Мюла‑ай действительно мог быть журналистом, но, без сомнения, и секретным агентом – для гемноидов это в порядке вещей.

– Только участника?

Мюла‑ай издал хлюпающий звук, будто бочку патоки опорожнили в глубокую цистерну. В этом звуке чувствовалась насмешка, он как бы приглашал остальных пошутить вместе с ним над Биллом. Любовь к жестокости, насколько знал Билл, была характерна для гемноидов. Их культура скорее превозносила ее, нежели порицала. Оказаться объектом шутки Мюла‑ая, какой бы она ни была, не слишком приятно. Почувствовав себя нелепо, Билл освободил ноги от ремней упряжи Холмотопа и, соскользнув вниз, оказался на полу.

Теперь, стоя лицом к сидящим Мюла‑аю и Костолому, Билл мог смотреть на гемноида чуть свысока и глаза в глаза Костолому.

– Присаживайся к моему столу, Кирка‑Лопата, – прогремел предводитель разбойников. Тон был официальным, слова прозвучали как приказ. – И ты тоже, Почтальон.

Без колебаний Холмотоп плюхнулся на свободный табурет. Билл вскарабкался на другой и оказался между Костоломом и массивной фигурой Мюла‑ая, на лице которого, напоминавшем маску Будды, все еще блуждала насмешливая улыбка. Сидевший напротив Холмотоп, единственный союзник Билла, казался далеким и пассивным.

Алые языки огня, красноватые отблески на голых закопченных балках над головой, громадные фигуры, окружавшие Билла, внезапно вызвали у него ощущение, что он провалился в преисподнюю, населенную черными гигантами и странными чудовищами. На мгновение его охватило чувство собственной беспомощности. Ситуация показалась ему непосильной – физически, эмоционально и даже профессионально. Он поспешно повернулся к Костолому.

– Как я понял, у тебя здесь находится Коротышка – Коротышка по имени Грязные Зубы?

В течение долгих секунд разбойник молча смотрел на него.