– Отличная мысль. В какое время ждать вас?

– Если я приеду в два, нормально?

– Нормально. Договорились, – сказал Гарри. – Да, вы не против, если я познакомлю вас с одной приятной молодой девушкой, она часто заходит к нам в кафе?

– И сколько же ей лет?

– Думаю, что-то около двадцати. У неё возникли проблемы, мне кажется, вы сможете ей помочь.

– Если это финансовые проблемы, передайте ей, пусть обратится в Фонд Клингеншоенов, – сказал Квиллер. – Я не хочу вмешиваться ни в какие дела подобного рода.

– Да нет, это совсем не тот случай, – заметил Гарри, – речь идёт о проблемах, которые возникли у этой девушки в семье; всё выглядит довольно подозрительно. Думаю, вы могли бы ей что-либо посоветовать.

Квиллер ответил, что поговорит с девушкой. На самом же деле он не испытывал ни малейшего интереса к семейным проблемам <молодой поселянки>. Единственно, что его интересовало в данный момент, – это немотивированное самоубийство старой дамы. Вот почему он страшно обрадовался, когда утром в пятницу ему позвонил Джуниор.

– Включай свою кофеварку, – приказным тоном сказал ему молодой редактор, – скоро буду у тебя, по пути загляну к Луизе за пончиками. Нам есть о чем поговорить.

Пончики в закусочной <У Луизы> готовились каждое утро: настоящие, традиционные пончики – без глазури, без варенья, без ореховой крошки, а лишь с легким ароматом мускатного ореха. Спустя какое-то время два джентльмена сидели в кухне особняка Гейджев за столом, держа в руках кружки с кофе и извлекая из оъёмистого пакета свежие, с хрустящей корочкой пончики.

Квиллер сказал:

– Я понял, почему богатые люди в прошлом веке строили большие дома и имели по четырнадцать детей. Рождалось восемь девочек, а это почти разорение. Двое из родившихся мальчиков умирали во младенчестве; один мальчик погибал, например пытаясь остановить бегущего коня; другому отпрыску по мужской линии приходилось спешно бежать в Центр, спасаясь от какого-нибудь скандала; кто-то становился журналистом, что ещё хуже, поскольку это нечто среднее между конокрадом и торговцем нефтью. Поэтому, если у родителей оставался хотя бы один сын, который мог продолжить семейное дело, они считали, что им повезло.

– Именно так все и произошло в семействе Гейджев, – сказал Джуниор. – Мой отец был последним по мужской линии.

– Когда ты вернулся из Флориды?

– Около полуночи. Я едва поспел на последний рейс из Миннеаполиса.

– Всё сделал?

– По правде сказать, особых дел и не было, – ответил Джуниор. – Бабушка ещё при жизни распорядилась машиной, мебель пошла вместе с домом, всю её одежду мы отдали в благотворительный фонд; никаких украшений, кроме перламутровых брошек и бус из белого бисера, у неё не осталось. Она распродала драгоценности, антиквариат и недвижимость раньше – ради того, как она говорила, чтобы упростить исполнение её завещания. Единственно, от чего она не смогла избавиться, так это от полуразвалившейся хибары, в которой размещается закусочная Луизы. Если бы кто-нибудь её купил, город заставил бы нового владельца перестроить сортир, расширить главный вход, укрепить кровлю и привести электропроводку в соответствие со стандартом. Дон Эксбридж проявлял интерес к этому домишке, но он намеревался купить его на снос, а этого горожане не допустили бы. Квиллер согласно кивнул:

– Да, в этом случае дело кончилось бы уличными беспорядками и судебными процессами между представителями различных слоев населения.

– Скажу тебе откровенно, Квилл, – доверительно начал Джуниор, – я абсолютно не жажду получить от бабушки большое наследство, но было бы очень мило с её стороны, если бы она догадалась позаботиться об образовании своих правнуков, создав для этого финансовый фонд.