– Спасибо, Квилл, за то, что ты перетащил меня сюда из Центра. Забавно, когда мы с тобой впервые там встретились, я стремилась лишь к одному – выйти замуж. Теперь все мои помыслы о карьере: хочу проявить себя на новом посту, хочу иметь собственный кабинет и секретаря-референта, сообразительного мужчину. Пока же Уилфред будет нашим общим с Арчи секретарем. Уилфред, как мне кажется, не слишком сообразителен, но он добросовестно относится к делу, надежен и освоил компьютер.

– Невозможно получить всё сразу, – философски заключил Квиллер. – Но позволь спросить тебя, Хикси, вот о чём: получив столь ответственный пост, неужели ты и дальше будешь нажимать на кнопки и включать тумблеры по ходу нашего представления?

– Ты серьёзно или шутишь? Да я просто обожаю шоу-бизнес!

Они подъехали к церкви, и, высадив Хикси у входа, Квиллер велел ей проверить, как подготовлена сцена, в то время как сам он займется выгрузкой реквизита. Багажник не успел освободиться и наполовину, как вернулась Хикси.

– Печь снова приказала долго жить, – сообщила она. – Я словно прошлась по холодильной камере! Зрители уже собрались и сидят в теплых Куртках, шерстяных шапках и перчатках. Внутри горит маленькая керосиновая печечка, но от неё только смрад.

– Представление должно состояться, – стоически ответил он, – если зрители могут вытерпеть холод, нам тоже надо терпеть. Прошу тебя, не снимай пальто, а меня, надеюсь, обогреет жар лесного пожара. Не перестаю удивляться, сколько тепла выделяет организм, когда я вхожу в роль.

Со стороны Квиллера это было чистой бравадой. По сценарию он вел репортаж из студии, температура воздуха в которой доходила до ста десяти градусов, а посему надевал летнюю рубашку с короткими рукавами.

– Может быть, стоит сделать исключение и не снимать сегодня куртку? – предложила Хикси.

– И испортить всё впечатление? Уж лучше схватить воспаление легких, чем опорочить созданное тобою произведение искусства, – шутливо, но решительно ответил он.

– Ну что ж, – в тон ему весело парировала она, – обещаю навещать тебя в больнице.

Все места в зале были заняты, и зрители сидели закутанные до самых глаз. Квиллер стоял в комнате, где размещалась печь, и дрожал от холода, ожидая своего выхода на сцену.

Когда спектакль начался, он предпринимал отчаянные усилия унять зубную дрожь во время своего монолога: <Пламя коробит железнодорожные вагоны… Весь город окутан клубами раскаленного воздуха и пепла>. В полуподвальном этаже церкви клубился в ледяном воздухе пар от дыхания зрителей, Квиллер же должен был отирать рукой воображаемый пот, заливавший ему глаза.

Во втором акте он не смог сдержать дрожь окостеневших от холода пальцев, когда читал сводку новостей: <Температура в студии сто десять градусов, а до оконных стекол невозможно дотронуться – настолько они раскалены>. Неудивительно, что сорокапятиминутный сценарий он прочитал в этот раз за сорок минут.

После заключительных слов зрители одобрительно зашумели, зааплодировали и затопали ногами. Квиллер подозревал, что аплодисменты и топание преследуют одну-единственную цель – согреться, однако, несмотря на это, красиво и степенно поклонился публике и протянул руку Хикси, которая стояла рядом с ним на сцене. Пока они раскланивались, Квиллер думал о своей тёплой куртке и чашке горячего кофе, совершенно искренне недоумевая, почему зрители, чтобы не заморозить руки, не сидят на своих ладонях. И вдруг во время четвертого выхода на поклоны в зрительном зале погас свет. По всему помещению цокольного этажа разлилась густая чернильная темнота

– Выключили электричество! – прозвучал голос пастора. – Всех прошу оставаться на своих местах, пока мы не зажжём свечи.

Ей ответил мужской голос:

– У меня есть фонарик! – Слабый луч беспорядочно пошарил по стенам и потолку – и в этот самый момент раздался крик, за которым последовал глухой звук упавшего тела.