И вот теперь, став взрослым, я вижу, что люди занимаются всё теми же глупостями, и мне по-прежнему приходится улыбаться и благодарить, вместо того чтобы обрушить блюдо с тортом им на головы.

Понимаю, мой протест выглядит несколько эксцентрично. Но я не собираюсь отказываться от своего мнения. В конце концов, всякий может позволить себе несколько мелких чудачеств, если они никому не приносят вреда и если он не нарушает закон, а также порядок в общественных местах.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В воскресенье днем в конце мая Хикси Райс и один из членов юбилейного оргкомитета прибыли в яблочный амбар, чтобы кое-что обсудить. Дуайт Сомерс был советником по связям с общественностью. Его фирма называлась <Сомерс и Бирд>, иначе говоря <Сомерс и Борода>, хотя единственная борода в фирме украшала лицо Сомерса. Квилл усадил гостей на роскошные диваны, и Хикси сказала:

– Здесь слишком удобно, Квилл! Нам не захочется уходить.

– Не волнуйся, – ответил он, – у Коко встроенный будильник – он живо выдворит вас, когда придёт время. Так что излагайте быстрее.

Обе кошки сидели на кофейном столике, плечом к плечу, умещаясь на очень большой книге в мягкой обложке.

– На чём это они сидят? – спросила Хикси.

– Их вечернее чтение – <Марк Твен для детей>. На обложке – фото великого писателя в полный рост.

– У него усы как у тебя, – заметила Хикси.

– Скорее, у меня как у него.

Квиллер был большим поклонником великого писателя. Именно Твен дал миру самый короткий совет: <Если не уверен, говори правду>.

– Итак, что у нас с праздником?

– Если вкратце, – ответил Дуайт, – тон тринадцати неделям празднования зададут три парада. В День поминовения* мы посвятим прошлому Пикакса, о котором расскажут живые картины на передвижных платформах. Главным символом станет киркомотыга, хранящаяся под стеклянным колпаком в мэрии. На параде Четвертого июля основным мотивом выбран сегодняшний Пикакс, а в День труда – будущий.

Хикси добавила:

– Я рассказывала Дуайту о театре одного актера, который ты, Квилл, устроил вокруг Великого пожара тысяча восемьсот шестьдесят девятого года.

– И как всё прошло? – спросил Дуайт.

– Мы попросили публику, – объяснил Квиллер, – представить себе, что в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году уже существовало радио, и передали трансляцию с пожара, охватившего чуть ли не всю страну. Я изображал радиокомментатора, а Хикси занималась технической стороной вопроса: на ней были все шумовые эффекты. Хикси простонала:

* День поминовения – официальный нерабочий день, отмечаемый в память о погибших во всех войнах США. – Ред.

– Однажды мы устроили такое шоу в подвале церкви. Был жуткий мороз. Люди сидели, завернувшись в одеяла, натянув рукавицы, надвинув на уши шапки. А диктор притворялся, будто вытирает пот со лба, и говорил, что температура воздуха не меньше ста градусов*.

Квиллер вспомнил, как в самый драматический момент маленькая девочка прошла через сцену, направляясь в туалет.

– Несколько минут спустя она невозмутимо проследовала обратно, – сказал он. – К чести публики надо сказать, что никто не засмеялся. Но мне стоило немалых усилий сохранить серьёзное лицо.

– А что, если отыскать на антресолях побитый молью сценарий, – предложил Дуайт, – и устроить шоу для зрителей <Пикакс и я>?

Квиллер ответил, что, наверное, смог бы.