Пока они ехали на лифте, «канарейка» щебетала без перерыва.

– Этот старик ещё пару лет назад был сторожем у доктора Галифакса на Гудвинтер-бульваре. Доктор держал его до самого конца, хотя тот уже не мог работать. Доктор Гал был замечательным человеком.

Когда они вошли в комнату 15С, её обитатель сидел в инвалидном кресле – маленькая жалкая фигурка, в буквальном смысле прикреплённая к стене, поскольку ему через длинную трубку подавался кислород. Но глаза старика блестели, он ухмылялся и с нетерпением ждал их.

– К вам посетительница, мистер Хорнбакл, – громко произнесла «канарейка». – Её зовут Юм-Юм. – Квиллеру же она сказала: – Я вернусь через двадцать минут.

Квиллер стал вытаскивать расслабившуюся – ну совсем тряпка – Юм-Юм из клетки.

– Это кошка? – удивлённо спросил старик странным голосом. Из-за полипов в носу и неудачного зубного протеза он говорил со своеобразным присвистом.

– Да, сиамская, – ответил Квиллер, опуская мягкий меховой сверток на одеяло, лежащее на коленях больного.

– Киска, – сказал он, гладя её дрожащей рукой. – Мягкая. Голубые глаза! Никогда такую не видел. – Он говорил короткими предложениями, медленно произнося слова.

Квиллер пытался развлечь мистера Хорнбакла анекдотами про сиамских кошек, но вскоре понял, что старик предпочитает говорить, а не слушать.

– Я вырос на ферме, где были животные, – сообщил он. – Коты в амбарах, охотничьи собаки, коровы, куры…

– Я слышал, вы работали у доктора Галифакса…

– Около пятидесяти лет. Я был как член семьи. Он был очень хорошим человеком. Как вас зовут?

– Квиллер. Джим Квиллер.

– Давно вы здесь живете?

– Пять лет.

– Вы знали доктора Галифакса? Я работал у него сторожем. Жил над гаражом. Если его ночью вызывали, я его отвозил. Ему часто звонили по ночам. Мы спасали людей. Очень многих.

Юм-Юм, нежно мурлыкая, с довольным видом лежала на одеяле, подложив передние лапки под грудь. Время от времени брызги слюны старика попадали кошке на ухо, и она им дергала.

– Легла на грудку! Ей хорошо здесь, – радостно улыбнулся старик.

– Я знаю, что доктор Галифакс уделял много времени лечению своих пациентов, – сказал Квиллер. – А как он отдыхал? Были у него какие-нибудь увлечения, вроде рыбной ловли или гольфа?

Старик исподтишка взглянул на него, словно собирался раскрыть какой-то неприглядный секрет.

– Он рисовал картины. Никому не рассказывал об этом.

– Какие картины? – спросил Квиллер, представляя себе некие пособия по анатомии.

– Он рисовал животных. На картинах было много краски. Она долго сохла.

– И что он делал с картинами? Мелинда никогда не упоминала об этом увлечении отца, в сущности, она избегает разговоров о своей семье.

– Прятал их. Никому не давал. Говорил, они недостаточно хороши,

– А что вы о них думаете, мистер Хорнбакл?

– Они были похожи на картинки в комиксах, – ответил старик с виноватой улыбкой,

– Где он их рисовал?

– Наверху, в задней комнате. Туда никто не заходил, кроме меня. Мы хорошо ладили – доктор Галифакс и я. Никогда не думал, что он уйдёт первым,

Юм-Юм зашевелилась и вытянула переднюю лапку, чтобы потрогать трубку, по которой шёл кислород.

– Нельзя! – предупредил её Квиллер, и она отдернула лапу.

– Послушная киска.

– Мистер Хорнбакл, вы знаете, что дочь доктора Гада стала врачом?

Старик кивнул:

– Она была умной девочкой.