Выражаем благодарность главному редактору за поддержание инициативы — успешно проведённого автопробега с целью сохранения заброшенных шахт, объявленных ныне историческими памятниками. Мы все одобряем церемонию открытия бронзовых мемориальных досок, прошедшую в минувшее воскресенье.

Наше горнорудное наследие не имеет себе равных. Мы никогда не забудем горняцких хибар, сгрудившихся вокруг шахт, рудокопов, встававших на рассвете, чтобы спуститься по шаткой лестнице в недра земли, и работавших в поте лица по десять часов в день, — тех работяг, что, голодные и уставшие как собаки, с закопчёнными лицами ползли наверх по лестнице длиной в тысячу футов, отцов, что погибали при подземных взрывах, оставив сиротами всех детишек из горняцкого поселка.

Когда мы восхищаемся кубистической архитектурой старинных копров, давайте не будем забывать, сколько человеческих жизней было принесено в жертву ради обогащения небольшой кучки толстосумов.

Квиллера удивило имя, стоявшее под письмом: Дон Эксбридж, г. Саффикс.

Чтобы придать остроту моменту, с балконных перил свалился ещё один горшок герани и с треском разбился о пол столовой первого этажа. Репортёр поднял глаза: наверху сидел его кот, нагло уставившись на него своими озорными глазами. Напроказил — и радовался учинённой им пакости.

Делать коту выволочку не имело никакого смысла. С самого начала было сущим безумием водружать туда горшки. Это был чистейшей воды выпендрёж, одна из декораторских «примочек». Квиллер уступил напору только потому, что Фрэн была беззаботна, очаровательна и к тому же приходилась дочерью шефу полиции.

Квиллер собрал черепки и, вернувшись к газете, обнаружил, что вся первая страница изодрана в клочья. Более того, Коко даже не думал покидать место преступления, явно ожидая похвал за разгром, который он учинил. Этот кот использовал свой собственный замысловатый язык, чтобы донести до хозяина нужную информацию, так что сотворенное им безобразие могло означать одно из двух: либо он предпочитал газету дорогим пыленепроницаемым опилкам в своём кошачьем туалете, доставляемым в больших мешках, либо намекал, что письмо Дона Эксбриджа было фальшивкой.

Квиллер склонялся ко второму. Сентиментальность, забота о наследии, даже слово «кубистический» шли вразрез с обликом типичного дельца, которому было наплевать и на историю округа, и на окружающую среду, и на искусство. Кто скрывался за этой подписью? И что всё это значило?

Квиллер, явившись на ужин к Полли, обсудил с ней эту проблему.

— Я тебе прочту вслух письмо, адресованное главному редактору, а ты догадайся, кто написал его.

Она назвала несколько имён: это были члены либо Исторического, либо Генеалогического общества.

— Дон Эксбридж! — провозгласил Квиллер.

— А чего это его так переклинило? — открыла рот Полли.

— Либо его пыльным мешком по голове ударили, либо он впервые в жизни узнал, что станет отцом, а может, он просто нанял эксперта по связям с общественностью, чтобы этот политтехнолог создал новый корпоративный имидж для компании «Донэкс и партнёры». А что сегодня в меню?

— Будем доедать что есть — «остатки-сладки», — заявила Полли. — Рагу из курицы, вытащенной из позапозавчерашнего бульона, и субботний супчик с чесночными гренками, посыпанный козьим сыром. Это полезно.

— Всё полезно, что в рот полезло. И вообще, Полли, ты гений! Ты могла бы открыть ресторан, где подавались бы только остатки! Ты могла бы назвать его «ООО!!!» — «Общество обожателей объедков», или «Deja vu»[5], или «Сейчас или никогда!».