– Я читал его, – сказал Квиллер, – это незабываемо.

– Отец не позволил мне уехать в колледж, но я закончил заочные курсы и… – Амос замолчал. – Наши портреты сделали перед пожаром.

– Вам понравилось? – спросил Квиллер. – Фотограф хороший? Как много снимков она сделала?

– Слишком много, – пожаловался старик, – я ужасно устал. Недавно перенёс операцию на желчном пузыре. А она всё щёлк-щёлк-щёлк. Не так, как в старину. В те дни вы должны были наблюдать за птичкой, пока ваше лицо не омертвеет, а голова фотографа скрывалась под чёрной шторкой.

– В те времена следовало сказать «плам», прежде чем сделают снимок, – сказала Гетти. – У нас никогда не было фотографов-девушек.

– Она не позволяла мне закурить сигару. Говорила, что это испортит фотографию. Никогда не слышал ничего более глупого.

Квиллер спросил, сколько времени они находились в редакции газеты.

– Сын забрал нас в шесть, – сказал Амос.

– В пять, – поправила его Гетти.

– В шесть, Гетти. Джуниор доставил девушку в аэропорт в половине шестого.

– Не спорьте, мои часы показали пять, и я приняла лекарство.

– Вы забыли их завести и приняли свои пилюли слишком поздно. Вот почему у вас было головокружение.

Квиллер прервал их:

– А пожар случился часа четыре спустя. Есть у вас какие-нибудь соображения о причине пожара?

Старики посмотрели друг на друга и затрясли головами.

– Как долго вы работали в «Пустячке», мистер Кук?

– Я был хорошим печатником уже в десять лет и оставался таковым до тех пор, пока не смог больше работать. – Он похлопал себя по грудной клетке. – Слабое сердце. Но я получил должность главного печатника ещё при Титусе. Работали тогда двое-трое мужчин и мальчик-помощник на прессе. У нас уходил целый день, чтобы отпечатать пару тысяч экземпляров. Бумага в те времена стоила пенни, и вы могли работать целый год, купив бумаги на доллар.

Квиллер вспомнил о книге, которую Полли дала ему.

– Не могли бы ваши добрые друзья спуститься вниз и взглянуть на старую фотографию служащих «Пустячка»? Вы, вероятно, узнаете их.

– Мои глаза уже не так хороши, – сказала Гетти. – Катаракта. И я не могу так быстро двигаться с тех пор, как сломала бедро.

Тем не менее Квиллер проводил их в библиотеку, где сделал свою версию «Живописного Пикакса». Он записал разговор на диктофон, а впоследствии Лори Бамба расшифровала запись. (И это она проделала со всеми интервью, взятыми Квиллером.)

Вопрос: Эта фотография служащих «Пустячка» сделана несколько раньше 1921 года. Вы узнаете кого-нибудь?

Амос  : Меня нет на этом снимке, даже не знаю, когда он был сделан. Но в центре – Титус Гудвинтер, в шляпе-котелке и с усами, похожими на руль велосипеда.

Гетти  : Он всегда носил шляпу-котелок. А это кто по соседству с Титусом?

Амос  : Кто-то с рукой на перевязи. Я не знаю его.

Гетти  : Это не бухгалтер?

Амос  : Нет, у бухгалтера были такие чёрные штуки на рукавах. Его звали Билл Уоткинс.

Гетти  : Билл – это шериф. А бухгалтер – его двоюродный брат Барнаби, Я ходила в школу с ним. Его лягнула лошадь, запряженная в повозку. Насмерть.

Амос  : Шериф пытался остановить лошадь, Гетти. А Барнаби убили выстрелом в голову из ружья.

Гетти  : Попрошу не путать. Барнаби не любил огнестрельное оружие. Я знала всю его семью

Амос (громко)  : Я не сказал, что у него было ружье! Какой-то охотник застрелил его!

Гетти  : Я думала, шериф всегда имел при себе ружье!

Амос (ещё громче)  : Мы говорим о бухгалтере Барнаби, человеке в чёрных нарукавниках!

Гетти  : Не кричите!

Амос  : Хорошо, в любом случае человек в котелке – Титус Гудвинтер.