– Откройте рот, не бойтесь, – ласково и проникновенно сказала фея. – Я не дантист.

Николай Николаевич оскалил зубы.

Она, щурясь, заглянула ему в рот.

– Великолепные зубы! – с восхищением сказала она. – Беленькие как снег. И знайте, что у вас не кривые, а хищные зубы.

Она взяла Николая Николаевича за руку и подтянула его к диванчику-уголку.

Николай Николаевич поддался ей, как ребенок.

Фея посадила его рядом с собой, так что левое его колено касалось ее правого, круглого, полуприкрытого краем застиранного темно-синего платья; ее единственного платья, как он теперь понимал.

– Итак, во-первых, возраст, – сказала она. – Это отпадает. Во-вторых, внешность. Тоже отпадает. Что в-третьих?

– В-третьих, – сказал он, успокоившись немного (она сидела рядом, держа его за руку, смотрела в лицо и ждала), – в-третьих, я сложный.

– Простота хуже воровства, – с чувством промолвила фея. – Кстати, я тоже не так проста, как вам кажется.

– Мне не кажется, – рсбко сказал Николай Николаевич.

– Значит, разбираетесь в людях. Что в-четвертых?

– В-четвертых, я неудачник, – весело сказал Николай Николаевич.

Его самого удивило, как легко у него получилось – Вот это хуже, – сказала она. – Вопрос, правда, откуда идет неудача: извне или изнутри?

– Извне, – твердо сказал Николай Николаевич.

– Можно сменить место работы.

– Нельзя, – с гордостью сказал Николай Николаевич. – Я там борюсь. И буду бороться.

– За что? – деловито спросила она.

– За открытый доступ.

– А что это такое?

– Долго объяснять.

– Долго не надо. Сама разберусь. Боритесь на здоровье, пока охота. Если вы считаете, что меня придется опекать, то это ошибка. Я помогать вам пришла, я вам нужна, я знаю. В-пятых есть или нет?

– Есть! – радостно сказал Николай Николаевич. – Я нервный.

– Да? – Она внимательно посмотрела ему в лицо. – Не замечала.

– Ну как же! – с восторгом сказал Николай Николаевич. – Я дергаюсь весь.

– Не знаю, не видела.

Николай Николаевич умолк, недоверчиво прислушиваясь к себе.

Что-то странное творилось в нем: перестали дрожать пальцы; перестали пульсировать глазные яблоки; исчезла рябь перед глазами; перестало щемить сердце; пропало гнетущее состояние внутреннего неблагополучия; худоба не ощущалась, как будто ее сроду не было.

Внутри Николая Николаевича царила тишина.

Это прекрасное ощущение – когда внутри тебя ничто не тикает, не дергается, не сосет.

Фея с беспокойством взглянула ему в лицо.

– Болит что-нибудь? Вы так замерли.

– Наоборот, – сказал Николай Николаевич и встал.

– Куда вы?

– Кота впустить. Что он за дверью стоит?

– Так это ваш кот?

– Мой! – поспешно подтвердил Николай Николаевич.

– Он очень любезен.

– И не только! Это совершенно нечеловеческий кот.

– А что с ним такое?

– Он разговаривает! – понизив голос, сказал Николай Николаевич.

– Да ну! – насмешливо проговорила она. – Быть того не может!

– Точно, – сказал Николай Николаевич и распахнул дверь в прихожую.

– Степан Васильевич! – сказал он ласково.

Дивная фея засмеялась.

Николай Николаевич тоже засмеялся и снова позвал:

– Стёпушка, где ты?

– Киса, киса, киса! – Фея тоже вышла в коридор.