— Ты должен рассказать об этом… кому-нибудь, — сказала Волкова.

— Я рассказал: тебе.

Алина помотала головой — её собранные на затылке в хвост волосы словно заискрились.

— Ты должен рассказать о своём сне милиционерам, — сказала она. — Или… ещё кому-нибудь. Чтобы они помешали той экскурсии. И предотвратили несчастный случай.

Я усмехнулся.

— Вот этого я как раз и не сделаю.

Волкова сжала мою руку.

— Почему? — спросила она. — Ведь… нужно же что-то предпринять!

Я кивнул.

— Нужно. Обязательно.

Ухмыльнулся и добавил:

— Но рассказывать о своём сне я никому не буду.

Солнце скрылось за облаком — глаза Алины тут же потемнели. Мы остановились, не дойдя до входа в почтовое отделение около двух десятков шагов. Я смотрел на тот лесок, куда в субботу ПТУшники загнали «школяров» — Алина рассматривала моё лицо.

— Почему? — спросила Волкова. — Ты думаешь, тебе не поверят?

Она дёрнула меня за руку.

— Но ведь я же тебе верю! — сказала Алина.

Десятиклассница смотрела мне в глаза.

Я закусил губу — сдержал улыбку.

— Тогда почему ты не расскажешь об этой экскурсии милиционерам? — спросила Волкова.

— Потому что прекрасно представляю, чем для меня обернётся тот рассказ, — ответил я.

Опустил взгляд, стряхнул на асфальт прилипший к моему ботинку оранжевый лист рябины. Рядом с нами приземлились два голубя. Птицы склоняли набок головы, посматривали на нас в ожидании подачки.

— Допускаю, что мне поверят, — сказал я. — Допустим, что власти нашей страны не упрячут меня в психушку.

Погремел дипломатом — голуби не испугались, а подошли ближе.

— Вот только сомневаюсь, — сказал я, — что мои рассказы о случившемся во сне помогут нашим одноклассникам. Очень в этом сомневаюсь. Ведь мне, по сути, особенно и нечего рассказать об их судьбе — кроме слов Свечина. Мне слабо верится, что о судьбе десятого «А» класса вообще кто-либо задумается.

— Почему это? — спросила Волкова.

Она взяла пример с голубей: тоже склонила голову.

Я указал пальцем в небо.

— Потому что существуют государственные интересы. Им наши власти и уделят внимание в первую очередь — если допрашивать меня будут честные и ответственные люди. А других, нечестных и безответственных, заинтересует личная выгода: причём, не наша с тобой. Боюсь, Волкова, что интересы учеников десятого «А» класса будут учтены даже не в третью очередь — если их вообще учтут.

— Почему это?

Алина чуть сощурила глаза.

— Потому что у меня нет чёткой информации о возможной гибели учеников нашего класса, — сказал я.