— Может, он пьет? — с сомнением спросила я — хотя видно было, что муж Елены Вячеславовны не пил.

— Да нет, — Вадим грустно улыбнулся, — в том-то и дело, что он не пьет, не курит, не гуляет, — придраться совершенно не к чему, но — форменный козел!

— Не ожидала от тебя таких выражений, — усмехнулась я.

— Это не ругательство, а точная формулировка. Он действительно самый настоящий козел. Взрослый мужчина, уже немолодой, отец двоих детей, казалось бы, пора поумнеть, а он ведет себя, как обидчивый ребенок. Приходит вечером домой и заявляет: «Я написал заявление!» Жена хватается за сердце: «Как — опять?» А для нее такие стрессы чрезвычайно опасны, но этот козел о жене не думает, он думает только о собственной персоне. Он начинает объяснять: «Меня на работе совершенно не ценят, мне поручают мелкие, второстепенные вопросы, я вынужден заискивать перед пожарным инспектором, от которого, видите ли, многое зависит. Конечно, я высказал этому идиоту пожарному все, что я о нем думаю, а шеф, мерзавец, на меня накричал. Он должен понимать, что я специалист с огромным опытом, что сам он, шеф, мне в подметки не годится и должен прислушиваться к моему мнению и ценить такого специалиста...»

Жена держится за сердце и думает, на какие деньги она купит зимнюю обувь для детей и как ей теперь придется извиняться перед матерью своего ученика-двоечника, которая пристроила мужа в очень хорошую фирму. Елена Вячеславовна занималась с этим двоечником вечерами, подтянула его и решилась поговорить с его матерью, женой владельца строительной фирмы. Женщина пошла ей навстречу и в благодарность за четверки своего малолетнего оболтуса пристроила взрослого оболтуса на хорошее место, а этот козел, видите ли, недоволен тем, как к нему относятся! И она снова ищет для него работу, а семья перебивается на нищенскую учительскую зарплату...

— Тяжелый случай, — согласилась я.

— И ведь сам он и пальцем не шевельнет, чтобы куда-то устроиться — он, видите ли, считает, что за специалистами его уровня фирмы должны бегать и уговаривать: ах, придите к нам, пожалуйста, мы без вас не можем жить! А он чтобы только выбирал — пойти ли на тысячу долларов в месяц или на полторы...

— Ты как-то уж больно взволнованно об этом говоришь, — сказала я с подозрением. — Почему это так тебя волнует?

Действительно, почему его так волнует чужой муж? И эта Елена Вячеславовна — самая заурядная замотанная работой тетка. Никаких особенных качеств я в ней не заметила. Ну, тянет на себе семейный воз, так не вытянула же! Все равно нищенствуют. И почему Вадим принимает в ней такое участие? Ведь больных-то через его руки ой как много прошло, и что же, всех помнить?

— Да на самом деле возмутительно, — Вадим придвинул к себе тарелку, которую поставила перед ним официантка, и начал есть, кажется, совершенно не замечая, что, — понимаешь, сама она никогда на него не жаловалась, эта тягостная картина сложилась из каких-то деталей, из обмолвок, из разговоров... и потом, когда ее выписывали, этот козел пришел ее встречать и прямо в больнице снова огорошил: «Я, — говорит, — написал заявление».

Жена опять хватается за сердце.

Я уже сам на него прикрикнул: «Вы думаете, что говорите? Ваша жена только-только выкарабкалась, у нее больное сердце, ее ни в коем случае нельзя волновать!»

— Я представляю, — тихонько сказала я, но Вадим не расслышал и продолжал:

— А он смотрит, абсолютно не понимая, чего от него хотят, и начинает рассказывать: «Они усадили меня за составление смет! Меня, специалиста с таким колоссальным опытом! Ну, я, конечно, высказал этому начальнику все, что я о нем думаю, а после этого, естественно, положил на стол заявление.