Она прочитала заметки Далтона, сделанные убористым почерком – до того места, где он превратился в безумные каракули; методичные письма полнейшего социопата, который без оглядки любил свое ремесло. В столе у Атласа нашла пузырек с таблетками – их оставалось всего две или три. Какую только боль терпел Хранитель? В комнате Каллума за изголовьем кровати отыскала пустую бутылку. У Нико – собранные в комок непарные носки. У Рэйны – детскую книгу сказок. «Лучше тебе пока не знать».

Париса не спрашивала себя, чего она ждет. Она читала книги, прибиралась в комнатах, гуляла в саду, пила чай. Тут еще оставалось много Тристановых вещей и вещей Либби тоже, но Париса не стала писать этим двоим и спрашивать, вернутся ли они за имуществом. Она оставила мир, в котором ответы имели значение.

Шэрон прислала по электронке селфи с дочерью: они отправились в парижский Диснейленд. Париса подумала, не связать ли что-нибудь на спицах или крючком.

Потом, испытав мимолетную прихоть, взяла и выдернула седой волос.

Так медленно протянулось два дня. Потом три. Неделя.

Ночью Париса видела сны, но по утрам забывала, где побывала. Воспоминаний, которые она могла бы пережить, не было. Ее не преследовали кошмары, но она сознавала, что держит в правой руке нечто легкое. Как-то раз она проснулась от звуков музыки, уверенная, будто слышала фирменный смех Нико де Вароны. В другой раз – с посланием: «Если хочешь, могу научить тебя этим пользоваться».

Хочу, подумала она, хочу. Пусть даже не во благо.

«Я и сам не всегда пользуюсь этим в благих целях», – ответил у нее в голове сноходец.

Прошел еще день или два, и наконец дом сообщил, что внутри гость. Она как раз была в саду, когда поместье облегченно вздохнуло, узнав пришедшего. А, с мимолетным раздражением подумала Париса. Догадка напоминала проснувшийся зуд. Так вот ради чего она задержалась.

Она увидела, как из дома выходит Рэйна, и подумала: так, и что, я правда ждала именно этого исхода?

А в мыслях у нее зажглось самодовольным огоньком сообщение:

«Лучше тебе пока не знать».

Рэйна

Значит, Атлас Блэйкли так и не даст ей смысла, а Нико де Варона – не подарит искупления. Далтон Эллери умер, а с ним – и всякая надежда на спонтанное творение.

Чем дольше говорила Париса, тем меньше возможностей оставалось у Рэйны. Они пропадали одна за другой, словно нити судьбы, срезанные с пальцев: Рэйна смотрела, как они падают, даже не сознавая опасности. Не пытаясь ловить их.

Она не заметила, как Париса замолчала. Голос ее еще не смолк, еще не сменился криком где-то поблизости, а слова уже потеряли значение. Кизил зашелестел, выражая соболезнования, каждый стебелек травы увядал под ногами у Рэйны. Внезапно навалилась усталость, такая сильная, что зазвенело в ушах.

«Есть дар, а есть талант. Как бы вы назвали это?» – спросил у нее в голове Атлас.

«Проклятие». Вроде любви и потери. Жить в принципе значило смотреть, как что-то умирает.

Рэйна поняла, что этот звук в голове, крик – ее собственный. В нем звучали не то гнев, не то боль; не то горе, не то печаль… или все вместе взятое. Ощутив ладонями мягкую землю, она осознала, что стоит на коленях, вливая свою скорбь в сочувствующую влажную землю. Что-то нежно смыкалось на запястьях, выползая из ладоней, точно лоза.

Какой смысл, ради чего сражаться, противясь судьбе? Мир так и будет брать и брать у нее, брать и брать. А то немногое, что он дает-таки ей взамен, в конце концов тоже отнимут. Наверное, смысл был. А может, смысл именно ее жизни значил теперь не больше, чем травинка. Неужели это высокомерие говорило ей, будто бы ее ждала великая судьба, а не тот же неотвратимый конец, что ждал все сущее? Она отдалась предназначению, выплеснув волны энергии, устроив взрыв ее, подчинилась: «Ну так заберите, оно мне не нужно.