Изменить размер шрифта - +
Неужели это высокомерие говорило ей, будто бы ее ждала великая судьба, а не тот же неотвратимый конец, что ждал все сущее? Она отдалась предназначению, выплеснув волны энергии, устроив взрыв ее, подчинилась: «Ну так заберите, оно мне не нужно. Я не заслуживаю.

Я не знаю, как все исправить. Просто заберите у меня это все».

Земля задрожала. Солнце исчезло: затемненное, мертвое, оно скрылось. Под коленями затрещали корни, защелкала лоза под ладонями. Распустились бутоны, обнажились шипы. Черная сырая земля разошлась, словно губы в улыбке, словно свежая рана, а Рэйна всю себя отдавала ей, без остатка. Под ногами зажурчал ручеек.

«Вопрос лишь в том, Рэйна, ради чего ты готова утонуть?»

Опустилась вечерняя глухая тьма, и сотворенная Рэйной ночь проглотила полдень. Расселина сочилась водой, та забила ключом, а он стал речушкой. Над головой сомкнулся навес из густых веток, сквозь который не было видно солнца, не было слышно капели дождя. Земля в тени поднявшихся каскадами дубов покрылась мхом, в корнях прятались грибные ямы. По берегам от новой реки взбирались вверх тонкие бледные буки, усыпанные звездочками лишайника. Молодая поросль, эти тихие слезы, расходилась рябящимися волнами колокольчиков, ведьмиными кругами ландышей. Папоротники вились на кончиках, словно манящие пальцы судьбы. Рэйна была привязана к этому. Все они когда-то вернутся в землю. Листья падали, как снежные хлопья, желтые пятнышки, кружащие в воздухе и ложащиеся на землю. Теперь давать стало проще, много проще, и, начав, она уже не могла остановиться. Боль слегка унялась, притупилась.

«Берите все».

Что-то рывком подняло Рэйну за руку, и она поскользнулась, запнувшись об острый камень, о спутанные корни на берегу потока, делившего теперь надвое территорию поместья. Выбираясь из воды, она ушибла подбородок о булыжник – упала на ладони лесу, окружавшему ее, словно клетка, за стенами которой больше ничего не имело значения. Тогда Рэйну снова взяли за руку, потом перехватили за талию – и потянули вверх. Рэйна шатко подалась в сторону, а следом за ней вытянулся молодой росток. Совсем ребенок, дитя.

«Рэйна, – раздался в голове голос Парисы. – Рэйна, прекрати, пока все не отдала».

– Мне оно не нужно. – Рэйна говорила, превозмогая боль в груди; она словно выжимала кровь из прокола на пальце. – Я не хочу этого. Пусть кто-то другой забирает себе. Пусть достается другим, я не могу…

Она осеклась, почувствовав окружающий ее невозможно густой аромат жасмина.

Нет, он не душил ее – обволакивал.

Ее саму бережно обняли.

Правда вылетела из нее вместе с выдохом:

– Я столько времени потратила зря. – Ее голос был тих, как голос глупого инжира в горшке, того, который любил только солнечный свет, сплетни и – непонятно почему – саму Рэйну. – Столько потратила… – Сквозь жжение в груди она чувствовала, как что-то рвется наружу. – Мне надо это отдать, мне надо…

– Сегодня все отдавать необязательно, – низко и ровно прозвучал над ухом голос Парисы. – У тебя есть еще завтра. А это что-то да значит. – Некоторое время Париса не говорила ничего, прижимаясь щекой к Рэйне. Ее тихое прикосновение внушало спокойствие. Пахло жасмином и солью (слезами, наверное). – Это должно что-то значить.

– Ты что, не слышала? За нами все еще гоняются. – Рэйна вспомнила незнакомца на кладбище и выдавила грубый смешок. Подумала: этот убийца не растерял еще понятия чести, но всю жизнь бегать не выйдет. У нее и этого-то момента, считай, не было. – Завтра меня может не стать.

– И ладно, значит, шансы у тебя такие же, как у других, – напомнила Париса, добавив вполголоса: – Вот тебе и богиня, называется.

Рэйна хотела хмыкнуть, но получилось только икнуть.

Быстрый переход